Язычники - Шеридан Энн

Он прищуривается, глядя на меня, когда я протягиваю руку и беру яблоко из корзины с фруктами. Я откусываю большой кусок и, оглядываясь на него, обнаруживаю, что его взгляд все еще прикован ко мне.

— Что ты делаешь? — спрашивает он, больше всего на свете любя уединение.

Проглотив кусочек, я оглядываюсь на Леви и Маркуса и вижу, что они уже погрузились в приватную беседу, вероятно, пытаясь выработать между собой график траха, при котором все участники будут довольны, как никогда.

Поворачиваясь обратно к Роману, я вздыхаю и позволяю себе быть уязвимой всего на мгновение.

— Я, эээм… я не хотела действовать тебе на нервы или будить плохие воспоминания, когда сказала, что Фелисити была единственной, кто… ну, ты понимаешь. Я просто хотела, чтобы ты знал, что у меня на уме, — объясняю я. — Маркус рассказал об этом мне, когда мы вернулись от Антонио, и с тех пор это несколько раз крутилось у меня в голове. Я просто думаю, что если бы она была все еще жива, все стрелки указывали бы на нее.

Роман качает головой.

— Ты же не думаешь, что я провожу каждый гребаный час своей жизни, желая, чтобы она была еще жива? Черт возьми, Шейн. Ты, блядь, понятия не имеешь, да? Выбрось эту идею из головы. Она была хорошей и честной. Последнее, что она когда-либо сделала бы, это причинила бы боль Маркусу. Ты не понимаешь, о чем говоришь.

Я киваю и медленно провожу рукой по столу, пока мой мизинец не прижимается к его, зная, что после того, что он сделал со мной, я не должна чувствовать вину за то, что затронула что-то настолько болезненное, но я чувствую. Это есть, и то, что это причиняет боль, убивает меня.

— Как я уже сказала, в мои намерения не входило поднимать этот вопрос, чтобы причинить тебе боль. Мне просто нужно было высказать свою теорию, потому что я знала, что Маркус не собирается этого делать.

Роман отстраняется от меня, как будто мое прикосновение причиняет ему физическую боль, и все внутри меня обрывается. На прошлой неделе все было наоборот; я вздрагивала каждый раз, когда он приближался ко мне, и, хотя обстоятельства совсем другие, я вроде как это понимаю.

— Я планировал жениться на ней, — говорит он мне, понизив голос. — Маркус сказал тебе об этом? У меня было кольцо и все остальное. Все, что оставалось сделать, это сделать предложение, и она была бы полностью моей. Но я ждал. Я хотел сделать это для нее особенным. Я хотел подождать, пока не смогу вытащить ее из этого гребаного замка, поэтому по глупости пошел к своему отцу, думая, что всего на одну ночь он даст нам пропуск на свободу, чтобы ей не пришлось тайком убегать отсюда, как какой-нибудь заключенной. Я хотел, чтобы это была ночь, которую она не сможет забыть.

Я качаю головой, уже видя боль в его глазах при рассказе этой истории, и учитывая, что его братья не знали, уверена, что это первый раз, когда он заставил себя сказать это вслух.

— Я получил свободу, и кольцо было у меня в кармане. Я подумал, что впервые в жизни что-то идет правильно. В ее утробе рос мой ребенок, и я собирался дать ей все, что она хотела.

Роман тяжело вздыхает, эта история подействовала на него сильнее, чем я ожидала.

— В ту ночь, как раз перед тем, как мы должны были уходить, появился мой отец и привел нас прямо в эту самую комнату. — Он делает паузу, его взгляд опускается на стол, где его руки сжимаются в кулаки. — Она была так чертовски напугана. Она ненавидела его, как и ты, но у нее не хватило мужества противостоять ему. Она восприняла его оскорбления так, как будто заслужила их.

— Что случилось? — бормочу я, мои слова застревают из-за комка в горле, слезы наполняют мои глаза, его невыносимая боль сильнее, чем я могу вынести.