Правильный ход - Лиз Томфорд

Она переводит взгляд на меня, и застенчивый румянец заливает ее щеки. Она не из тех, кто стесняется, но девушка пьяна, и из-за этого сегодня вечером я вижу в ней совершенно новую сторону.

— Я сделаю для тебя все, что угодно, — повторяю я. — Ты знаешь это?

— Я думаю, что тоже сделаю для тебя все, что угодно.

Я не показываю этого на своем лице, но если бы у меня было такое выражение, какое сейчас испытывает мое сердце, я бы ухмылялся как идиот.

Она продолжает рассматривать фотографии моей семьи в рамках. — У тебя когда-нибудь был человек, с кем можно поговорить обо всем, через что ты прошел? Потерять свою маму в юности, а потом растить и себя, и своего брата?

Она может и не ведать, что творит, но подвыпившая Миллер, говорящая все, что ей заблагорассудится, разбивает мое сердце вдребезги, я неделями уговаривал себя держать это в себе, чтоб не вываливать все это на неё.

Когда я не отвечаю, она оглядывается на меня.

Я качаю головой, чтобы сказать ей «нет».

— Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной.

— Я знаю, что смогу, но какой смысл в этом? Ты уезжаешь меньше чем через неделю.

Мягкая улыбка Миллер слегка гаснет, прежде чем она поворачивается обратно в мою комнату, игнорируя мой вопрос и продолжая свой обход. — У тебя здесь нет телевизора.

Обеспокоенный тем, что испортил атмосферу, я выскакиваю из двери, подхожу к ней сзади и обвиваю руками ее талию, касаясь губами кожи ее шеи. — Телевизор отвлекает. Когда ты здесь, твое внимание должно быть сосредоточено на сне или на мне.

Она хихикает, ее голова откидывается мне на грудь. Так пьяна и так нуждается во сне.

— Иди почисти зубы и приготовься, чтобы я мог уложить твою задницу в постель.

Она, спотыкаясь, направляется в ванную и лишь мгновение спустя высовывает голову. — Весь мой уход за кожей здесь. И моя зубная щетка тоже

— Так и есть.

— Почему?

— Потому что тебе осталось здесь всего несколько дней, и я покончил с твоим правилом “без ночевки”.

Она снова смотрит на свои вещи, затем обращает внимание на меня. — ;Это правило было отстойным, да?

— Все твои правила — отстой, Миллс.

Она возвращается в ванную, чтобы приготовиться ко сну. Я слышу, как она чистит зубы, звук льющейся воды сопровождается ее пьяным мурлыканьем. И когда она возвращается в мою комнату, на ней все еще та же одежда, а на лице — сегодняшний макияж.

Миллер как бы сливается с дверным косяком, наблюдая, как я снимаю футболку, обувь и брюки, оставаясь в одних боксерских трусах.

— Ты пялишься, — говорю я ей.

— Я именно так и делаю.

— Ты собираешься переодеться?

— Мне нужно во что-нибудь переодеться.

— Мне подходит обнаженная натура.

— Меня это тоже устраивает, но я наброшусь на твои гребаные мышцы, если мы останемся голыми, Малакай, а ты единственный, кто не хочет воспользоваться мной сегодня.

Я качаю головой, глядя на нее — я всегда качаю головой, глядя на нее, но что отличается сейчас от начала лета, так это то, что я не могу не улыбнуться ей, когда делаю это.

Я хватаю с кровати свою ранее ношенную рубашку и бросаю в ее сторону. Она раздевается, натягивает мою рубашку через голову, утопая когда она свисает до середины бедра.

Действительно идеально.

Она слегка покачивается на ногах, стоя в дверях ванной.

— Тебе помочь снять макияж? — спрашиваю я.

— Да, пожалуйста.

Разворачиваю ее и веду обратно в ванную. Ее средства по уходу за кожей все еще разложены на раковине в том виде, в каком я оставил их сегодня утром, пытаясь повторить то, что было у нее в гостевой ванной. Поднимая ее, чтобы усадить на столешницу, я встаю между ее раздвинутых ног.

— Тебе придется говорить мне, что делать.

Она указывает на бутылочку с прозрачной жидкостью. — Это наносится на ватный диск.

Я делаю, как она говорит, и капаю немного на один из ее ватных дисков.