По дороге к любви - Редмирски Дж. А. (2014)

— Он хочет тебя видеть. — (Я поднимаю голову.) — Его уже поместили в палату, я тебя отведу. Подожди еще несколько минут здесь, пусть мама выйдет, и я провожу тебя.

Стою, не говоря ни слова… Мне кажется, я умираю, внутри невыносимая боль, какой еще никогда не было.

Эшер снова заглядывает мне в лицо, будто хочет убедиться, что я услышала его, и участливо произносит:

— Я скоро приду. Оставайся здесь и жди.

Он уходит, а я, чтобы не упасть, хватаю ближайший стул и сажусь. Я почти ничего не вижу, слезы застилают глаза. В груди страшная боль, словно чья-то безжалостная лапа терзает мне сердце.

Не знаю, хватит ли сил увидеть его и не сойти с ума.

Зачем он это сделал?

Почему все это случилось?

Пока я окончательно не спятила и не принялась буянить и биться головой о стенку, опускаюсь на колени, хочу поднять с пола сумочку. Но ее там уже нет. Я даже не заметила, когда Эшер успел все подобрать, сложить обратно и положить сумочку на стул. Нашариваю мобильник и звоню Натали.

— Алло?

— Натали, сделай для меня одну вещь.

— Кэм… Ты что, плачешь?

— Натали, прошу тебя, выслушай и не перебивай.

— Хорошо, да, слушаю… Что случилось?

— Ты моя лучшая подруга, Натали. Я хочу, чтобы ты прилетела в Галвестон. Как можно скорей. Прилетишь? Ты мне очень нужна. Пожалуйста.

— Господи, Кэмрин, что там у тебя происходит? Что случилось? Ты в порядке?

— Со мной ничего не случилось, но ты мне нужна. Мне нужен здесь хоть кто-нибудь, а кроме тебя, у меня никого нет. Не маму же просить, она не приедет… Натали, пожалуйста!

— Н-ну, ладно… Хорошо… — В ее голосе слышна неподдельная тревога. — Первым же рейсом. Скоро буду. Носи всегда мобильник с собой.

Рука моя бессильно падает вниз. До боли стискивая в кулаке телефон, я бездумно гляжу в стену, и, кажется, проходит целая вечность, пока голос Эшера не выводит меня из ступора. Он подходит ко мне, протягивает руку, видно, понимает, что без его помощи я идти не смогу. Ноги ватные, ничего не чувствуют, иду как на протезах, едва волочу по полу. Эшер крепко поддерживает меня под руку. Входим с ним в ярко освещенный коридор и направляемся к лифту.

— Мне нужно успокоиться, — вслух говорю я, но скорее себе самой, чем Эшеру. Отнимаю руку, протираю ладонью щеки, приглаживаю волосы на макушке. — Нельзя, чтоб он видел меня в таком истерическом состоянии. Еще не хватало, чтобы он меня утешал.

Эшер не говорит ни слова. Я не гляжу на него. Вижу наши отражения в двери лифта, искаженные и бесцветные. Вижу номер этажа, куда мы поднимаемся; еще два, и кабина останавливается. Дверь открывается. Я стою, боюсь выходить, но потом делаю глубокий вдох и снова тру глаза и щеки.

Идем до середины коридора. Большая деревянная дверь в палату слегка приоткрыта. Эшер распахивает ее настежь, но я, уткнув глаза в пол, смотрю на невидимую линию, которая отделяет меня, стоящую за порогом, от Эндрю, лежащего на больничной койке. Мне очень страшно перешагнуть через эту линию. Мне кажется, как только я сделаю это, то сразу увижу, что все происходит на самом деле и ничего уже сделать будет нельзя. Плотно зажмуриваюсь, подавляю новую волну слез, стараюсь дышать глубоко, обеими руками крепко держу сумочку.

Открываю глаза и вижу, как из палаты выходит его мама.

Ее нежное лицо измучено страданием, наверное, как и мое тоже. Волосы спутаны. Веки красные. Но она находит силы ласково улыбнуться мне, кладет свои изящные пальцы на мое плечо:

— Я очень рада, что вы пришли, Кэмрин.

И уходит, взяв под руку Эшера.

Смотрю, как они уходят по коридору, пока их фигуры не расплываются у меня перед глазами.

С порога заглядываю в палату и вижу край кровати, на которой, наверное, лежит Эндрю.

Вхожу.

— Иди сюда, детка, — увидев меня, зовет Эндрю.