Европейцы - Джеймс Генри (1979)

– Это избавило бы меня от… в общем, избавило бы. Разумеется, для меня лучше объясняться с вами, чем с ней, – добавил он в порядке неуклюжей любезности. – Когда возница рассказал мне про вас, я сразу за это ухватился. По правде сказать, я не горю желанием видеться с maman, вот уж нет. Если она думает, что мне все это в радость!.. – Он негодующе вздохнул. – Я и приехал только потому, что так, по-моему, лучше, чем иначе. Просто не хотел давать ей повод говорить, что поступаю непорядочно. Вы, конечно, знаете, что она забрала с собой все – ну если не совсем все, то уж точно гораздо больше, чем можно было бы помыслить. Да вы же сами видите: она полдома вывезла! Впихнула сюда столько, сколько смогла… вы же сами видите!

Речь его, как и раньше, изобиловала отнюдь не риторическими повторами, беспомощными призывами подтвердить очевидное; но он ощутимо изменился, как показалось Фледе, – даже если перемена коснулась только его обычно ясного лица, теперь омраченного и даже почти подурневшего от бесчисленных мелких примет страдания. Так выглядит пригожий малый, у которого отчаянно разболелся зуб – причем впервые в жизни. Главная его беда, догадалась она, в том, что он прежде не знал ни забот, ни хлопот: он никогда не сталкивался с трудностями; он привык легко, с ходу брать любые препятствия, и мир его от начала до конца был миром, в котором лично для него не было ничего невозможного; и хотя вокруг этого мира лежало унылое предместье, ему туда забредать не доводилось – в грубой, худо освещенной местности он, очевидно, тотчас заблудился.

– Мы же во всем положились на ее честь, понимаете? – сказал он упавшим голосом.

– Вероятно, вы вправе сказать, что положились в какой-то мере и на мою честь. – Стоя среди захваченных в Пойнтоне трофеев, Фледа хотела поскорее от всего откреститься. Миссис Герет сама создала ситуацию, в которой у Фледы не оставалось иного выхода, кроме как ее предать. – Могу только заметить, что я со своей стороны тоже положилась на вашу матушку. Я и помыслить не могла, что она вывезет целую гору вещей!

– И вы же не считаете, что это справедливо? Нет, я вижу! – Он говорил почти скороговоркой, словно заклиная согласиться с ним.

Фледа чуть замешкалась.

– Я считаю, что она зашла дальше, чем следовало. – Потом добавила: – Я немедленно сообщу ей, что я вам это сказала.

Он был явно озадачен ее заявлением, но быстро смекнул что к чему.

– Так вы не сказали maman, как вы к этому относитесь?

– Пока нет. Позвольте напомнить, что я здесь только со вчерашнего вечера. – Она казалась себе постыдно малодушной. – Я знать не знала о ее действиях, для меня это полная неожиданность. Как она все это устроила, просто удивительно!

– Умнейшая комбинация, в жизни своей ничего подобного не видел! – Они понимающе посмотрели друг на друга, воздавая должное недюжинному уму миссис Герет, и Оуэн, не выдержав, расхохотался. Смех прозвучал вполне естественно, однако повод для него был поистине удивительным; еще более удивительным показалась Фледе та неожиданная снисходительность, с какой он добавил: – Бедная моя матушка! Отчасти потому я и вызвал вас – убедиться, что ей есть на кого опереться.

Что бы он ни сказал, что бы ни сделал, он нравился Фледе все больше.

– Как же я могу стать ей опорой, мистер Герет, когда я считаю и прямо говорю вам, что она совершила большую ошибку.

– Большую ошибку! Отлично. – Он кивнул так, словно это заявление сулило ему – непонятно для нее почему – немалый выигрыш.

– Конечно, она взяла далеко не все, многое осталось, – рассуждала Фледа.

– Да, порядочно. Но все равно – дом не узнать. – От его обескураженного, опрокинутого лица Фледино сострадание только усилилось, заставив позабыть об улыбке, напрашивавшейся при виде столь откровенного портрета простофили. – Зато здесь кругом одни старые знакомые, верно? Всё сплошь вещи, которые следовало бы оставить на месте. И что же, так во всем доме?