Европейцы - Джеймс Генри (1979)

– Во всем, – сказала Фледа без обиняков. Ей сразу представилась ее прелестная комната.

– Никогда не думал, что я так к этим вещам привязан. Они ведь ужасно ценные, да?

Что-то в манере Оуэна было для нее загадкой; она заметила, что к ней возвращается непрошеное волнение, которое он пробудил в ней в тот ошеломительный день их последней встречи, и она поспешила напомнить себе, что ныне, когда она уже начеку, было бы непростительно вновь поддаться настигшему ее тогда страху – и тем самым признать страх небеспричинным.

– Maman полагает, что мне до них и дела не было, но, уверяю вас, я ужасно гордился. Честное слово, мисс Ветч!

В его жалкой растерянности была одна престранная особенность: он словно желал убедить ее – и заодно уверить себя в том, что она искренне признает за ним право воспринимать случившееся как тяжкую обиду. И в ответ она могла только воскликнуть, почти так же растерянно, как он сам:

– Ну конечно же, вы ценили их! Все это так мучительно. Я немедленно дам знать вашей матушке, – вновь объявила она, – о чем и как я говорила с вами. – За эту мысль она цеплялась как за свидетельство своей безупречной честности.

– И скажете, как, по-вашему, ей надлежит поступить? – подхватил он, немного оживившись.

– Как ей надлежит поступить?..

– Да разве, по-вашему… разве не следует ей все отдать?

– Все отдать? – Фледа снова замялась.

– Отослать обратно… чтобы все было тихо-мирно. – Ей не пришло в голову предложить ему сесть здесь, среди монументов его обиды, и он, все больше распаляясь и неуклюже суетясь, топтался по комнате, заложив руки в карманы и как бы отчасти возвращая себе статус владельца – по мере того, как излагал свою позицию. – Еще раз все упаковать и отослать обратно, коли она управляется с этим так ловко. Просто бесподобно! – Он пригляделся повнимательнее к двум-трем ценным вещицам. – Умеешь выигрывать, умей и проигрывать!..

Он рассмеялся своей шутке, но Фледа сохраняла серьезность.

– Это вы и приехали ей сказать?

– Не совсем в таких выражениях. Но я действительно приехал сказать. – Он запнулся, потом выпалил: – Приехал сказать, что она должна безотлагательно вернуть нам вещи!

– И вы полагали, что ваша матушка примет вас?

– Я не был уверен, но считал, что попытаться все-таки нужно… поговорить с ней по-хорошему, что ли, вы понимаете? Если бы она сама не пожелала меня принять, пусть бы тогда пеняла на себя. Единственным другим решением было бы напустить на нее законников.

– Я рада, что вы на это не пошли.

– Да мне самому этого меньше всего хочется! – чистосердечно признался Оуэн. – Но что прикажете делать, если она не желает спокойно поговорить?

– Что вы под этим разумеете – «поговорить»? – с улыбкой спросила Фледа.

– Как! Дать мне возможность перечислить дюжину предметов, которыми она будет владеть по праву.

Представить себе, чем закончились бы такие переговоры, Фледа, после секундного раздумья, не стала и пытаться.

– Итак, если она не согласится?.. – допытывалась она.

– Я предоставлю решать все моему поверенному. Уж он-то ей спуску не даст – нет, шалишь, я его хорошо знаю!

– Какой ужас! – сказала Фледа, горестно взглянув на него.

– Просто свинство!

Удивительное отсутствие логики и в то же время небывалая настойчивость ее насторожили; и, по-прежнему глядя ему прямо в глаза, она подумала, задать ли ему вопрос, из всего этого явно вытекающий. Наконец вопрос был задан:

– Что, Мона очень сердита?

– О господи, да!

А ведь не затронь она эту тему, он не заговорил бы о Моне. Без успеха выждав, не скажет ли он еще что-то, она принялась спрашивать сама:

– Она снова туда ездила? Видела, что стало с домом?

– О господи, да!