Европейцы - Джеймс Генри (1979)

– Есть, конечно, слабый шанс, что она испугается.

– Испугается, если я вас правильно поняла, что вы станете преследовать ее в судебном порядке.

– У меня исключительно выигрышное дело – я могу призвать ее к ответу по закону. Бригстоки говорят, это элементарное воровство.

– Могу себе представить, что говорят Бригстоки! – позволила себе заметить Фледа без всякой почтительности.

– Не их ума это дело, правда? – неожиданно подхватил Оуэн.

Фледа уже и прежде отмечала, что для неисправимого тугодума у него необычайно развита способность мгновенно подхватывать новую мысль. Она не скрыла, что ее это позабавило.

– У них гораздо больше оснований считать, что это тем более не моего ума дело.

– Ну не знаю, вы ведь ее не называете по-всякому.

Фледа не стала спрашивать, поступает ли подобным образом Мона; после такой догадки нужно было обладать Флединым благородством, чтобы почти тут же воскликнуть:

– Вы еще не знаете, как я ее назову, если она будет упорствовать!

Оуэн бросил на нее взгляд исподлобья; потом сдул пылинку со шляпы.

– Но что, если вы и вправду с ней поцапаетесь?

Он так долго молчал, что Фледа сказала:

– Я не вполне понимаю ваше «поцапаетесь».

– Ну а вдруг она сама вас как-то обидно назовет?

– Не думаю.

– Я хочу сказать, если она рассердится на вас за то, что вы меня поддерживаете, – как вы поступите? Ей ведь это не может понравиться, сами понимаете.

– Ей это может не нравиться сколько угодно, однако нельзя знать заранее, как все повернется. Там будет видно. Обо мне не беспокойтесь.

Она говорила решительно, и все же Оуэна это не убедило.

– Вы не уедете, надеюсь?

– Уеду?

– Если она на вас разозлится.

Фледа прошла к двери и отворила ее.

– Я не готова дать ответ. Вам нужно набраться терпения, а там поглядим.

– Да, нужно, конечно, – сказал Оуэн, – конечно, да, да. – Но открытая настежь дверь подвигла его лишь на то, чтобы сказать ей: – Вам угодно, чтобы я ушел, и я ухожу, через минуту. Только прошу вас, прежде ответьте мне на один вопрос. Если вы все-таки оставите мою матушку, куда вы направитесь?

Фледа снова улыбнулась:

– Не имею ни малейшего понятия.

– Полагаю, вернетесь в Лондон?

– Ни малейшего понятия, – повторила Фледа.

– У вас ведь нет какого-то… э-э… постоянного адреса, ведь нет? – не отставал от нее молодой человек. Как видно, едва закрыв рот, он спохватился; она догадалась, что он поймал себя на том, что, сам того не желая, слишком неприкрыто привлек внимание к тому обстоятельству, что у нее, если говорить напрямик, попросту нет своего дома. Он только хотел дать понять, из лучших побуждений, что сознает, на какую жертву она себя обрекает, в случае если рассорится с его матерью; но способа затронуть такой предмет деликатно вовсе не существует. В таких случаях напрямик лучше не говорить.

Фледа, и без того уже на пределе, не желала касаться больной темы и никак ему не ответила.

– Я не оставлю вашу матушку, – сказала она. – Я сумею на нее воздействовать, сумею ее убедить, окончательно и бесповоротно.

– Сумеете, не сомневаюсь, если посмотрите на нее таким вот взглядом!

От нервного накала ее бледное милое личико, казалось, излучало сияние – сияние, которым она поначалу просто озаряла Оуэна, но которое теперь ясно отражалось и на его лице.

– Я заставлю ее понять – заставлю понять!