До рая подать рукой (сборник) - Дин Кунц (2001)

– Они бы и не услышали от него эту версию. Он говорит, что Ипам известность ни к чему. И дело не в скромности инопланетян. Они к этому подходят очень строго. Если мы кому-то скажем о Луки, говорит он, они никогда не привезут его назад. У них большие планы, цель которых – обеспечить развитие человеческой цивилизации до уровня, который позволит Земле вступить в Галактический конгресс, иногда он называет этот орган Парламентом планет, и реализация этих планов требует времени. А пока они творят много добрых дел, оставаясь за кулисами, спасают нас от атомной войны и от хронической перхоти, им не хочется, чтобы невежественные копы беспокоили их, рыская по горам Монтаны и в других местах, где они любят появляться. Поэтому мы можем говорить об Ипах только между собой. Синсемилла полностью с этим согласна.

– А что он скажет, если ему придется объяснять отсутствие Лукипелы? – спросила Дженева.

– Прежде всего, некому заметить его отсутствие и, соответственно, спросить. Мы не сидим на месте, все время колесим по стране. У нас нет постоянных соседей. Нет друзей, только люди, с которыми мы встречаемся в наших путешествиях, скажем, вечером в кемпинге, в первый и единственный раз. Синсемилла давно порвала со своей семьей. До моего рождения. Я незнакома с ее родственниками, даже не знаю, живы ли они. Она никогда о них не говорит, разве что упомянет, какие они невыносимые и самодовольные зануды. Как вы понимаете, в более крепких выражениях. Одна из моих договоренностей с Богом состоит в том, что я никогда не буду ругаться, как моя мать. И в обмен на мою самодисциплину Он даст ей время, чтобы она, когда умрет и предстанет перед Ним, смогла объяснить свой моральный выбор. Я не уверена, что Бог, пусть Он и всемогущий, понимает, в какую Он попал переделку, согласившись на такие условия.

Девочка подцепила вилкой другой кусочек пирога, вновь начала жевать его со столь трагичным выражением лица, словно ела брокколи, не получала удовольствие, а снабжала организм необходимыми ему питательными веществами.

– Но, если полиция спросит о Луки… – начала Дженева.

– Они скажут, что его никогда не было, что Луки – воображаемый дружок, которого я себе выдумала.

– У них ничего не выйдет, дорогая.

– Еще как выйдет. И до появления доктора Дума Синсемилле не сиделось на одном месте. Она говорит, что до того, как к нам присоединился доктор Дум, мы жили в Санта-Фе, Сан-Франциско, Монтеррее, Теллуриде, Таосе, Лас-Вегасе, на озере Тахоа, в Туксоне, Кер-д’Алене. Какие-то места я помню, но была слишком маленькой, чтобы сохранить память о всех. Она тогда жила с разными мужчинами, кто-то из них принимал наркотики, кто-то торговал ими, все хотели сорвать большой куш, быстро и сразу, не прилагая усилий, никто не пускал корни, потому что, задержись они где-либо, местные копы обеспечили бы каждого помещением и бойфрендом. Короче, никто не знает, где сейчас эти парни и помнят ли они Луки… и признаются ли в том, что помнят.

– Свидетельства о рождении, – вскинулась Микки. – Это доказательство. Где ты родилась? Где родился Луки?

Очередной кусочек пирога отправился в рот Лайлани. Снова она долго пережевывала его, не чувствуя вкуса.

– Я не знаю.

– Ты не знаешь, где родилась?

– Синсемилла говорит, что парки[32] не смогут найти тебя, чтобы обрезать нить и лишить жизни, если они не знают, где ты родился, этого они не узнают, если ты не назовешь вслух место своего рождения, следовательно, ты будешь жить вечно. И она не верит во врачей и больницы. Она говорит, что мы родились дома, каким бы тогда ни был наш дом. В лучшем случае… может, была повивальная бабка. Я крайне изумлюсь, если выяснится, что наши рождения кто-то где-то зарегистрировал.