Уловив ход мыслей великого сыщика, я препроводил Андраде вниз по лестнице в жилую комнату.

В мозгу моем роилось множество вопросов, но нельзя было забывать о том, что прежде всего я врач. Андраде, видимо, сильно переживал происшествие, и для начала я усадил его в кресло, а затем решил взбодрить каким-либо вином из его богатых запасов.

Очень скоро бледность схлынула с лица ученого и он уставился на нас с таким выражением, какое трудно даже передать словами.

– Я думал, что странное происшествие скорее всего по вашей части, мистер Холмс. И надо полагать, сие может повториться.

В разговор вмешался Вейкфилд Орлов.

– Вряд ли, сэр. Во всяком случае, я приму меры, исключающие подобные вторжения.

Я хорошо знал, что это значит. Дом возьмут под наблюдение неприметные люди Майкрофта Холмса. Не исключено, что Орлов уже располагает своей агентурой в Италии.

Андраде принял еще значительную дозу предложенного мною лекарства.

– Что означает эта мелодрама, джентльмены, и что могло случиться с Аароном Льюсом, моим бедным ассистентом?

Судя по его встревоженным глазам, следовало опасаться каких-либо неприятностей с сердцем, например, тахикардии, и я поспешил утешить его особым тоном, к какому в подобных случаях всегда прибегают доктора:

– Когда эти грабители узнают, что похитили не того человека, они, конечно же, немедленно освободят Льюиса.

– Будем надеяться, – подтвердил Холмс. Меня поразило, как небрежно произнес он эти слова. – Кстати, насчет вашего ассистента, мистер Андраде. Каким образом он попал к вам в помощники?

– Я холостяк, поэтому мне было нетрудно сняться с места и переехать в Венецию, где я рассчитывал найти уединение, необходимое для того, чтобы завершить мою работу. Этот дом я получил от своего щедрого, ныне покойного дяди. Я знал, что нахожусь на пороге важнейшего открытия, и трудился изо всех сил. В этот период обычно наваливается много секретарской работы. Что делать, непонятно, но как раз в этот момент ко мне явился Льюис. Точно так же, как недавно пожаловал мистер Орлов.

– И вероятно, по той же самой причине, – бесстрастно прокомментировал Холмс.

Египтолог не обратил на это замечание никакого внимания, но я не пропустил его мимо ушей.

– Льюис сказал, что наслышан о моей работе. У него были превосходные рекомендации, включая довольно восторженный отзыв Флиндерса Петри. Я знаком с Петри и прекрасно знаю его весьма характерный почерк. Оказалось, Льюис неплохо осведомлен о Древнем Египте. Он навел в моих делах полный порядок, аккуратно разложив весь материал по папкам. Для меня было большим облегчением избавиться от подобной работы: мое продвижение к конечной цели значительно ускорилось.

– Как он выглядел? – поинтересовался Орлов.

– Льюис? Высокий, худощавый, к этому я рискнул бы прибавить «мертвенно-бледный», живой мертвец.

Человек спокойный, очень неприхотливый, что, впрочем, отличает всех, кто побывал в египетских экспедициях. У него что-то неладно с носом, он плохо переносит запах табака. Потому-то я и предложил ему сегодня подняться в мою комнату наверх. Успешное окончание перевода Маннхаймовых таблиц сильно подогрело меня, и я дымил, как заводская труба. А Льюис в общем-то немолод и слабоват, приходилось принимать во внимание его физическое состояние.

– Я тоже должен позаботиться о состоянии вашего здоровья, – перебил я. – Вы уже около полутора суток на ногах, а последние события оказались дополнительной нагрузкой для ваших нервов. Я предписываю вам немедленный отдых в постели.

Холмс и Орлов явно хотели кое-что уточнить, но вынуждены были подавить свое горячее желание, поскольку состояние Хоуарда Андраде оставляло желать лучшего. Одно из преимуществ моей профессии состоит в том, что последнее слово всегда остается за нами, докторами. Когда врач говорит «так и только так», никто, даже сам премьер-министр, не решается оспаривать его.