– Конечно же, это Шади по прозвищу Тень, но как убедить присяжных, если человек, стоящий перед ними, во всем сознался. Хублайн был осужден. Да он и не пытался защищаться. Те немногие слова, которые удалось вытянуть из него адвокатам, лишь способствовали его осуждению. После этого им занялись доктора. Я с ними абсолютно согласен. У Хублайна и впрямь недостает… как вы говорите?..

– Винтика в голове.

– Йа. И вот сейчас он в пси… пси…

– В психушке.

– Вот именно, доктор.

– Так, значит, о нем нет никаких сведений в архивах? – уточнил Холмс.

Фон Шалловей посмотрел на нас, явно сконфуженный.

– Слава Богу, пресса не стала поднимать большой шумихи. Кого интересуют новости о сознавшемся преступнике? Но, господа, Хайнрих Хублайн, отправляясь на дело, переодевался женщиной!

– Вы шутите, фон Шалловей? – воскликнул я, привставая с кресла.

– Какие уж тут шутки! Хублайн обладает задатками превосходного актера. Он невысокого роста, худощав, с правильными чертами лица. Обычно, надев парик блондинки, он представляется певицей и поет высоким голосом, и надо заметить, весьма недурно. Когда его выступление заканчивается, он сбрасывает с себя парик и публика изумленно ахает.

– Преступник, переодевающийся женщиной, и сенсационное преступление, – как бы размышляя вслух, протянул Холмс. – Боюсь, что пресса упустила сенсацию века. Могу я взглянуть на этого необычного заключенного?

– Конечно. Но вы ведь не откажетесь посмотреть те четыре дела, которые я упомянул. – Фон Шалловей пролистал папку и протянул Холмсу несколько машинописных страниц. – Пожалуйста, посмотрите. Каждый день, стоит мне только прийти на работу и увидеть эту папку, как я тотчас вспоминаю о Хублайне и настроение сразу же портится.

Сыщик кивнул.

– Но неплохо бы для начала заглянуть в вашу картотеку. Вы же знаете, какое искреннее восхищение она у меня вызывает.

Фон Шалловей повернулся ко мне.

– Он что-то ищет. – Его блестящие глаза вновь обратились на Холмса. – Я велю Хаммеру проводить вас, и пока вы будете просматривать досье, мы с доктором Ватсоном пообедаем. Есть здесь одна пивная, доктор, где подают самые лучшие сосиски, которые вам только доводилось пробовать.

В восторг я отнюдь не пришел, ибо стройный, как танцовщик, шеф немецкой полиции обладал поразительной способностью поглощать темное пиво и сытную еду без видимого ущерба для фигуры, в то время как я… Но Холмс настоял, чтобы я принял это предложение, и мне пришлось провести почти два часа в приятном обществе фон Шалловея. Когда мы вернулись, Холмс уже ожидал нас в приемной.

– Я чудесно провел время, ознакомившись с вашей картотекой, фон Шалловей. Правда, я на время отклонил любезное предложение Хаммера проводить меня к Хублайну, поскольку подумал, что весьма небесполезным может оказаться присутствие Ватсона. Не исключено, что понадобится медицинская консультация.

– Разумеется, – ответил я, чувствуя, как к горлу моему подкатывает ком. – В психиатрическую лечебницу – так в психиатрическую лечебницу.

Психиатрическая лечебница для преступников находилась рядом с городской тюрьмой. Холмс посоветовал мне поговорить с лечащим врачом, тогда как он расспросит о поведении Хублайна медицинский персонал. По пути к камере заключенного я поведал Холмсу обо всем, что мне удалось выяснить.

– Образцовый заключенный. Никогда не шумит, не буянит, да и вообще ничего не говорит, что, несомненно, является признаком душевного расстройства. Он стал немым.

– Лишь иногда, обычно по ночам, из его камеры доносятся взрывы хохота, – продолжил Холмс. – Один из надзирателей описал этот смех как какие-то странные механические, лишенные всякого веселья звуки, с небольшими интервалами между отдельными взрывами.

Я невольно вздрогнул.

– Во всяком случае, этот человек не представляет опасности для окружающих.

– Но он ничего не говорит! А для нас это самое худшее.