Страх надежда и хлебный пудинг - Секстон Мари

– Джон, – тихо произнес Коул, но я не повернулся к нему. Я продолжал гневно смотреть на нее через стол и ждать, какой она предоставит ответ.

Она коснулась своего ожерелья с бриллиантами – я заметил, оно было не тем, что подарил Коул – и, словно обдумывая следующий ход, закрыла глаза. Когда она снова открыла их, то посмотрела на Коула.

– Это правда, что все это время я продолжала думать о твоих деньгах скорее, как о деньгах твоего отца. Если тебе нужно давать мне меньше…

– Нет, – сказал Коул. – Все нормально. – Он посмотрел на меня – искоса, не поворачиваясь лицом. – Джон, пожалуйста. Перестань.

Я обреченно ссутулился. Я хотел защитить его, но своими попытками сделал ему только хуже. Я поднял руки, показывая, что отступаю, но извиняться не стал. Это было бы уже чересчур.

Коул выпрямился лицом к Грейс и позволил волосам упасть в сторону.

– В следующем году, если хочешь, мы останемся в Штатах.

Она перевела взгляд на меня – видимо, ожидая новых нападок. Ответ дал мой отец.

– Мы, наверное, в любом случае останемся в Финиксе. В конце концов, к тому времени они наверняка станут родителями. Поверьте, ребята, путешествовать с ребенком не так просто, как кажется.

– Глупости, – промолвила Грейс, взяв свой бокал. – Для того и придуманы няни!

– Никаких нянек не будет, – сказал Коул, и его тон был таким резким, что мог пустить кровь. – Я не для того прохожу через весь этот ад с усыновлением, чтобы ребенка потом растил кто-то другой.

– Ясно. – Она поставила бокал обратно на стол. Положила пальцы на основание и начала его поворачивать. Вместо того, чтобы смотреть сыну в лицо, она удерживала глаза на крошечных всплесках вина в стенках бокала. – Очевидно, к таким вещам прибегают только плохие родители.

Коул продолжал с безмолвным вызовом смотреть на нее.

– Ты сама это сказала. Не я.

Она отпустила бокал, и вино снова осело.

– Ясно. – Промокнув губы салфеткой, она начала подниматься. – Если ты так считаешь…

– Сядьте! – сказал мой отец. Грейс на полпути замерла. Он выразительно смотрел на нее, пока она не послушалась, потом повернулся к Коулу. – Разве не пора есть десерт?

Коул напряженно кивнул. Он оттолкнул стул от стола и медленно, словно ему было больно, поднялся. Он тянул время, хотя я не вполне понимал, почему.

– Я тебе помогу, – сказал я.

Мы собрали посуду и унесли все на кухню. Там пахло свежезаваренным кофе. На столешнице ждал хлебный пудинг и были приготовлены глубокие плошки, а на плите остывала кастрюлька теплого соуса с виски. Коул встал напротив плиты и уставился на кастрюльку так, словно она его предала.

– Что-то не так? – спросил его я.

– Все испорчено.

Я посмотрел на кастрюльку.

– По-моему, выглядит идеально.

Он покачал головой.

– Ты не понимаешь.

То была правда. Я понятия не имел, что происходит у него в голове.

– Я все отнесу. Может, ты пока нальешь кофе?

Он кивнул и взялся за дело, но двигался точно во сне. Его мысли были полностью заняты чем-то другим. Мы провели на кухне всего одну-две минуты и когда вышли оттуда, на лице его матери еще было гневное выражение.

– Хлебный пудинг? – спросил мой отец. – Это что-то новенькое.

– Думаю, он сделал его для Грейс.

Коул застыл, и я понял, что сделал ошибку, сказав это вслух. Грейс опустила взгляд на десерт перед собой. Долго рассматривала его. Затем молча отодвинула в сторону, в упор посмотрела на Коула и сказала:

– Не понимаю, ради чего. Лично я никогда его не любила.

Коул вздрогнул, чего она, видимо, не заметила, потому что он сразу замаскировал это тем, что отбросил волосы с глаз. Он сел и взял ложку, но к пудингу и не притронулся.

Мой отец или не замечал, или не хотел замечать разворачивающуюся перед нами странную битву. Он дотянулся до тарелки Грейс и придвинул ее к себе.

– Как знаете. Мне больше достанется.