Страх надежда и хлебный пудинг - Секстон Мари

– Он был совсем маленьким. – Она отвернулась к окну и отточенным движением смахнула с лица пряди волос. Накануне я уже подмечал за ней этот жест, но тогда ее волосы были стянуты в узел, и я не узнал его. Я обнаружил, что улыбаюсь, потому что с некоторых пор этот жест стал мне очень знаком. Так делал Коул, когда у него портилось настроение.

– Знаете, вы очень похожи.

Когда она встретилась со мной взглядом, то сделала это с вызывающе вздернутым подбородком. Что было еще одним жестом из арсенала Коула, который Джон называл его способностью смотреть свысока даже на тех, кто выше него.

– Кто?

– Вы и Коул.

Ее бравада поблекла, а глаза погрустнели. Она опустила взгляд на пустую кофейную чашку перед собой.

– Мне кажется, наоборот, более разных людей не найти.

– Он ваш сын.

Она покачала головой.

– Уже давно нет. Он сын своего отца.

– И поэтому вы боитесь его?

Она стиснула кружку и подняла глаза на меня. Было неясно, злится она или ей стыдно.

– Не понимаю, о чем вы.

На секунду я задался вопросом, не лжет ли она, но потом вспомнил все, что я видел. Как они оба толкались туда-сюда, вымаливая одобрение, и как, не получив его, нападали. Как притворялись, что самые болезненные моменты не имеют никакого значения. Коул противостоял ей манерностью. Она использовала против него свое надменное безразличие. И, тем не менее, никто из них, похоже, не понимал, с какой силой они тянутся к одному и тому же. Джон, конечно, ничего этого не замечал. Он никогда не отличался особенной проницательностью и был слишком близок к Коулу, чтобы смотреть на ситуацию беспристрастно. Дать ей шанс для него было немыслимо. Он возненавидел ее еще до того, как они познакомились, и сейчас твердо занимал позицию Коула, готовый при малейшем намеке на оскорбление броситься на защиту любовника – нет, своего мужа. Я не винил его, однако мне было жалко и Грейс. Они с Коулом были слишком похожи; они оба являлись упрямыми гордецами и оба пытались как-то примирить свои задетые чувства с отчаянным желанием быть любимыми и любить. Они были двумя сторонами одной монеты, что стало как никогда очевидно в этот момент, когда Грейс предъявила мне присущее своему сыну притворство.

Нет. Неправильно. К сожалению, изначально притворство было ее чертой, а Коул, даже не понимая этого, его перенял.

Это было кармически, до комизма трагично.

Я посидел с минуту, обдумывая свои варианты. Я застрял в чужой стране с женщиной, о которой мне было практически ничего не известно. С женщиной, симпатизировать которой я не планировал, и все же я не мог ее не жалеть. Пусть она была незнакомкой, но с ней у меня было больше общего, чем с любым другим человеком на этой планете. Нас связывала семья – ее сын и мой. К которым скоро, возможно, добавятся внук или внучка.

Я мог просто уйти. Оставить ситуацию идти по сценарию, который ожидали и Коул с Джоном, и Грейс. Или я мог попытаться исправить ее.

– Та экскурсия в Зальцбург начинается меньше, чем через пару часов. То, что их нет, не значит, что мы не можем поехать.

– Полагаю, вы правы. – Она была еще неуверенной, но уже улыбалась. – Только я ничего не знаю о Зальцбурге.

– Там придумали рубленый стейк. Тот, который подают с ужасным коричневым соусом. (по-другому этот стейк называется солсберийским, а названия городов Солсбери и Зальцбург на английском созвучны – прим. пер.)

Она в замешательстве уставилась на меня и секунду обдумывала мои слова.

– Вы шутите. – Но ее ответ был почти вопросительным.

– Да. Кажется, на самом деле Солсбери находится в Англии.

– Тогда чем прославился Зальцбург?

– Думаю, Моцартом. В общем, потому-то люди и отправляются на экскурсии. Там вам расскажут, что важно, что нет и почему.

Она улыбнулась с не вполне понятным для меня облегчением.

– Хорошо. Сколько у меня времени на то, чтобы собраться?