Страх надежда и хлебный пудинг - Секстон Мари

– Все, что вам нужно, это надеть джинсы. И подштанники, если они у вас есть. Хотя необязательно в этом порядке.

Она нахмурилась, и прикоснулась к своим волосам, и мне стало ясно, что она думает снова затянуть себя в дизайнерскую одежду, убрать волосы и навести макияж. Я был против. Не знаю, что на меня нашло – седина в бороду, бес в ребро или что посерьезнее, – но внезапно я ощутил себя смелым.

– Оставьте, – сказал я. – Так красивей.

По ее коже медленно распространился румянец. Меня немного смутило то, что сперва я заметил его в вырезе ее декольте. Румянец поднялся вверх, покрыл пятнами ее шею, а потом расцвел на щеках.

Это был полный абсурд. Мне было шестьдесят три. Ей – не намного меньше. И все же я предпринял неуклюжую попытку сделать ей комплимент.

Как бы там ни было, у меня получилось. Грейс улыбнулась, и я заподозрил, что ей пришла в голову точно такая же мысль. Мы слишком стары.

Но вслух она сказала другое.

– Хорошо.

***

Экскурсия началась с переезда из Мюнхена в Зальцбург. В нашей тургруппе было еще с дюжину человек, и хотя Грейс улыбалась, пока мы представлялись, было видно, что ее холодное безразличие вернулось на место. Это было не что иное, как механизм самозащиты. Мы праздно болтали с другими американцами в группе. Они сделали вывод, что мы с Грейс женаты, и ни я, ни она не стали их поправлять. Так было проще, чем объяснять, что мы почти незнакомы.

Спустя два часа мы прибыли в Зальцбург, маленький городок у подножья австрийских Альп, превращенный в туристическую ловушку. Он был прекрасен. На юге вздымались сказочно красивые горы. На севере простирались холмистые, покрытые снегом равнины. Над старым городом возвышались башни в стиле барокко и множество богато декорированных церквей. Зальцбург был приятен своей стариной и совершенно очарователен.

Первая часть экскурсии состояла из часового рассказа о местных красотах, а потом нас отпустили на три часа погулять. Было морозно, и хотя Грейс справилась с выбором одежды лучше, чем я ожидал, она явно исходила скорее из стиля, нежели из соответствия зимней погоде. И потому мы первым делом купили ей толстый свитер, шапку и варежки. Теперь, когда мы остались вдвоем, она стала оживленной и радостной. Как ребенок, изумлялась великолепию зданий и магазинным витринам, однако ни о чем личном не говорила. К концу отведенного нам свободного времени мы зашли в маленькое кафе выпить горячего шоколада.

– Так хорошо, – сказала она. – Я и не предполагала, что будет настолько приятно.

– Я тоже.

– Ни разу не ездила на такие экскурсии.

– Правда? У меня создалось впечатление, что Коул и его семья были заядлыми путешественниками.

Она сжала губы и, откинув волосы, отвернулась.

– Это было другое.

– Почему?

Она нахмурила лоб и кончиком пальца потерла губу.

– Потому что сейчас мне не стыдно признаться, что я не знала о существовании Зальцбурга, пока Коул не дал нам билеты.

– А раньше было иначе?

– С отцом Коула да. – Она повела пальцами на окно, указывая на Зальцбург и на наше присутствие в нем. – Он бы в жизни не снизошел до чего-то настолько прозаичного, как экскурсия. Для него это было бы унизительно. Он бы возил меня сам и раздражался бы из-за того, что я ничего не знаю об этих местах.

– Звучит не особенно весело.

Она улыбнулась и, отметая прошлое, махнула рукой.

– Это и не было весело. С вами намного лучше.

Мне стало так хорошо, что я решил не развивать эту тему. Мы вернулись на поезде в Мюнхен и нашли место, где можно было поужинать. Мы выпили много вина. Мы болтали о пустяках и много смеялись, и когда вернулись домой, у меня было чувство, будто я живу не своей жизнью, а чьей-то чужой. Она открыла еще одну бутылку вина и подала мне бокал. А потом села рядом со мной на диван.

Слишком близко.

– Мы делаем то, что я думаю? – спросил я.

Она улыбнулась.