Страх надежда и хлебный пудинг - Секстон Мари

Даже сейчас поцелуи воспринимались, как самый интимный наш акт. Даже в моменты, когда мой член был глубоко в его теле, меня пробирал сладостный трепет от разрешения подразнить языком его прекрасный чувственный рот. Ощущая, как раздвигаются его губы, и понимая, что он приглашает мой язык внутрь – пусть всего на чуть-чуть, – я содрогался, будто от боли.

Я нежно поцеловал его. Я еще чувствовал его стыд и печаль, его злость на себя. Сейчас она немного угасла, но все же осталась на месте, совсем рядом с поверхностью. Я не хотел ее успокаивать. Я хотел полностью вытянуть ее, точно яд, дать ему возможность исторгнуть ее из себя.

– Я так сильно люблю тебя, Джон.

– Я тебя тоже.

Он был уже близок – необязательно к кульминации, но к состоянию, где он наконец-то разрешил бы себе закончить терзаться и начать наслаждаться тем, что мы делали, по-настоящему, не просто совершая движения, а испытывая истинную потребность в высвобождении, которое я предлагал. Я начал спускаться вниз. Целуя его, прорываясь сквозь его стены, пока не склонился над его пахом. Я вдохнул сладкий, мускусный аромат его плоти. Проник ладонями под ягодицы и крепко их сжал, потом коснулся губами уздечки и, ощутив соленую влагу, принялся мягко пощипывать его и дразнить. Я ждал, когда он начнет, тихо постанывая, двигаться вместе со мной. Когда погрузится своими тонкими пальцами в мои волосы и потянет за них.

И когда это наконец-то случилось, я впустил его внутрь. И дал вонзиться до самого горла.

От его сдержанности не осталось следа. Он вскрикивал – удовлетворенно и хрипло, – а я, толкаясь эрекцией в простыни, впервые жалел, что они шелковые, а не из обычного хлопка, который обеспечил бы настоящее трение. Коул, держа меня за голову, снова и снова вторгался в мой рот. Его крики звучали все громче, движения становились все настойчивей и быстрей. Именно этого я и хотел – чтобы он выплеснул всю накопившуюся энергию. Я начал просовывать ладонь под себя, чтобы дать себе хоть какое-то облегчение.

Тут он внезапно остановился. Но не отпустил меня, а потянул за руки вверх, словно пытаясь залезть на меня – только снизу.

– Ляг наоборот! – нетерпеливо выдохнул он.

Таким мы занимались нечасто, но я с готовностью подчинился и, подставив ему свои бедра, снова заглотил его на всю длину целиком. Его пальцы впились в мои ляжки. Я еле сдержался, чтобы не затолкаться в него слишком быстро и сильно, когда ощутил своим изнывающим членом тепло его губ. Я растворился в его вкусе и запахе, в мягкости кожи, в низких стонах, которые он издавал, и в ощущении его стройного тела. В соленом привкусе его смазки на языке. И в непередаваемом наслаждении, которое я получал, пока он самозабвенно отсасывал мне. Я стремился вытянуть из него всю злость и беспомощность, а он с тем же рвением заменял их на то, что мог вытянуть из меня, – на силу или терпение. На уверенность или любовь. А может на что-то совершенно иное. На что – не имело значения. Важно было лишь то, что я пробился за его стены. Мы снова стали одним существом, и у нас было одно дыхание, один вздох, один стон на двоих

– Вот видишь, – сказал я, когда все закончилось. – Тебе стало лучше, разве не так?

Он обмяк на мне и склонил голову мне на плечо. Его напряжение спало. Удовлетворенное тело было податливым, тяжелым и теплым.

– Ненавижу, когда ты прав.

Я рассмеялся.

– Я знаю. И не за что.

Я завернул его в свои объятья, и он мирно, удовлетворенно вздохнул. Опустив голову, я дышал слабым ароматом клубники и обнимал его, пока он не заснул.

Что бы ни пошло сегодня не так, я был твердо настроен это исправить.

***

На следующий день я позвонил Томасу. И, когда он со мной поздоровался, не был удивлен, услышав в его голосе осторожность.

– Она должна дать нам второй шанс.

– Я работаю в этом направлении, Джон, но ничего обещать не могу.

– Вы же сказали, что на бумаге мы ей понравились!

– Ну, да…