Опытный кролик - Полковников Дмитрий

— Не надо трудового энтузиазма. Я понимаю, вопрос в вашей компетенции. Пока не подпишут акты сдачи-приемки — пушки ваши. Но можно не успеть. Орудия через сорок восемь часов должны быть готовы вести огонь. Давай решать, я выделю людей, и не простых — командиров и сержантов. Ребята квалифицированные и опытные, — капитан улыбнулся, — в смысле, могут грамотно подать, принести и даже прикрутить что-то на место. Вместе поработаете. А мы их, по готовности, трактором растащим на позиции, рядом с дотами, где намечен монтаж. Пусть там, а не вместе, постоят.

— Надо запросить разрешение у руководства, — на всякий случай заартачился собеседник, вытирая паклей замасленные ладони. Капитан подбивал его на нарушение технологии, отвечать придется не военному, а бригадиру своей головой.

Максим вздохнул, как убедить человека? Мастер никаким боком к батальону не относится. Гражданский специалист, пошлет в сердцах, куда подальше, и будет прав.

Словно помогая комбату, в небе ударила шальная пулеметная очередь

[458].

— Воздух! — проорал наблюдатель.

Ненашев буквально вбил бригадира в «сквозняк» дота. Как-то не геройски, телом. Не он один. На рефлексах в окопы и траншеи попрыгали все, но бойцы пулеметного батальона быстрее.

На немецкую сторону со снижением уходил небольшой самолет с неубирающимися шасси, а преследовавшие его истребители разворачивались обратно.

«Хеншель-126», машинально определил Панов.

Ох, увидит Ненашев одного интеллигентного типа в круглых очках, сразу попросит сменить вывеску. Дабы не путали после близорукие люди аббревиатуры НКВД и НКИД.

Десятого июня сорокового года по линии Комиссариата иностранных дел СССР подписал с Германией конвенцию по решению пограничных конфликтов.

Пограничники строго соблюдали международный договор с пока еще дружественным соседом. Но товарищ Берия почему-то стал «трусом и предателем», запретив стрелять по немецким самолетам.

По любому инциденту стороны обязаны заявлять друг другу протест и разбираться вместе. Воздушных нарушителей предлагалось сажать, мало ли, заблудился, или подвела техника. Тогда пилота и самолет возвращали обратно. И большинство претензий немцы признавали, подчеркнуто уважительно относясь к соседям

[459].

Существовал и другой, легальный путь. Видимо из-за неуемной жадности Геринга, штурманам бомбардировщиков приходилось постоянно подхалтуривать пилотами пассажирских рейсов «Люфтганзы».

Сегодня у кого-то не выдержали нервы. Или слишком близко к разведчику подобрались самолеты большевиков или очень наглым был фашист, проскочивший на «бреющем» над позициями Ненашева.

— Да чтоб у тебя керосин, сука, кончился! — погрозил вслед кулаком бригадир, вызывая изумленный взгляд Максима.

— Знаешь, отец, руководство — руководством. Твое право. Но мне здесь через два дня немца встречать. Каждый ствол нужен. Прибудет начальство — вали все на меня. Мол, оружием угрожал, лицом по земле возил. Топтал, наконец, — Максим поймал ответную усмешку, — Как закончите, сразу готовьтесь к эвакуации. Чтоб по первому свистку чемоданы схватили и на восток. Сухпайком дня на три вашу команду обеспечу. А еще, запрос все же пошли, но на бумажке.

Оружейник пристально посмотрел на капитана и вновь покосился на небо. Да, не шутит, и точно знает, не успеют рассмотреть его бумагу.

— Хорошо, сделаю. Но смотри, я твои слова запомнил! Чтоб отказу потом не было!

Максим развел руками, а бригадир, что-то бурча под нос, ушел.

Вот и появились у него почти «морские» пушки. Такую махину руками не развернуть. Хорошо, сектор обстрела в шестьдесят градусов. Но часто стрелять нельзя, без охлаждения выйдет из строя, и надо думать, как защитить расчет.

Капитан задумчиво поскреб подбородок. Лучше, чем ничего. Минус одно раздвоение личности в воскресный день. Не придется до первых выстрелов галопом нестись на местный полигон.