Несусветный багаж - Роберт Льюис Стивенсон, Ллойд Осборн (1889)

Рабочие часы в фирме Финсбюри были строго ограничены. Даже чувство долга, присущее Моррису, не было настолько сильным, чтобы и он мог долго выдержать присутствие в этих стенах, над которыми завис призрак банкротства. Наконец наступала минута, когда главный надзиратель и его служащие могли с облегчением вздохнуть и приступить к составлению планов на день грядущий. Излишняя Спешка – родная сестра Безнадежного Промедления; можно к тому же предположить, что Искусству Торговли оно приходится племянником. Тем временем наш торговец провожал домой свою живую инвестицию, как собачку на поводке, а доставив его в гавань холла, отправлялся на поиски сигнетов[3], коллекционирование которых составляло единственную страсть в его жизни. Тщеславие Джозефа было выше среднего уровня, это было тщеславие просветителя. Свою вину он признавал, хотя грехов, совершенных против него (взять, к примеру, того же шотландца), было явно больше, чем совершенных им самим. Но даже будь у него руки по локоть в крови, он не считал бы себя заслуживающим того, чтобы какой-то молокосос тащил его, как хозяин раба за своей повозкой, чтобы он сидел, как арестант, в офисе своей собственной фирмы, чтобы должен был выслушивать обидные замечания относительно всего своего жизненного пути, чтобы кто-то проверял, как он одет и на месте ли рукавички, прям ли воротник, чтобы его выводили на прогулку и приводили домой, как младенца под присмотром няньки. Когда Джозеф задумывался над всем этим, сердце его наполнялось горечью, он поспешно снимал шляпу, плащ и ненавистные вязаные рукавички и спешно устремлялся наверх к Джулии и своим блокнотам. Гостиная, к счастью, была помещением, куда власть Морриса не распространялась, она считалась комнатой, принадлежащей старику и Джулии. Она шила тут свои платьица, он же оставлял чернильные пятна на своих очках, переписывая факты, лишенные взаимосвязи, и проводя статистические расчеты, лишенные смысла.

Тут он иногда высказывал сожаление о своем участии в тонтине.

– Если бы не эта несчастная тонтина, – пожаловался как-то раз, – никто бы сейчас не следил за каждым моим шагом. Был бы я, Джулия, свободным человеком. И свободно мог бы зарабатывать себе на жизнь чтением лекций.

– Разумеется, дядя, – отвечала Джулия. – А то, что Моррис лишил вас этого удовольствия, это, я считаю, только из-за его скверного характера. Ведь эти милые люди с Кошачьего острова (я не ошибаюсь?) вам писали и приглашали вас прочитать доклад. По моему мнению, он должен был отпустить вас на Кошачий остров.

– В этом человеке нет ни капли интеллигентности – вторил ей Джозеф. – Вокруг него жизнь бьет ключом, а ему это безразлично. С тем же успехом мог бы жить в гробу. Ты только подумай, какие ему предоставлены возможности! Другой бы на его месте ошалел от счастья. Какими знаниями я мог бы с ним поделиться, если бы только он захотел слушать! Нет, Джулия, у меня нет слов!

– Все равно, дорогой дядюшка, вам не следует волноваться, вы ведь сами знаете, что, если будете плохо себя чувствовать, тут же вызовут врача.

– Увы, это правда, – покорно согласился старик. – Пойду немного поработаю, это меня успокоит. – А затем, перелистывая страницы своих записок, продолжил: – Я вот тут подумал, мне кажется, что раз у тебя руки заняты, то, может быть, тебя бы заинтересовало…

– Ну конечно! – воскликнула Джулия. – Прочитайте мне, пожалуйста, какую-нибудь из ваших прелестных историй, очень вас прошу!

Джозеф в мгновение ока снял с полки толстенный фолиант и нацепил на нос очки, дабы не предоставить Джулии никой возможности для отступления.