Друзья и возлюбленные - Джером К. Джером (2013)

— Нет, мне уже хватит. Но все равно спасибо. А я и забыла про Джорджа. Где Софи?

— У бабушки.

Он повел ее на кухню. Джордж сидел за заваленным столом, разглядывая свою чашку, а Гас намазывал масло на тост.

Джордж поднялся:

— Привет!

Она улыбнулась:

— Рада тебя видеть.

Адам усадил Джину на стул.

— Я только что встретил Софи, — сказал Джордж. Мне очень жаль…

У него было лицо Лоренса — такое же широкое, улыбчивое, красивое. И у Адама тоже. Один только Гас больше походил на мать. Он был еще красивее, с чудесными глазами. Внезапно, на короткий миг, Джина ощутила умиротворение и радость оттого, что сидит в этой захламленной и уютной кухне с тремя мальчишками, которых знает с самого рождения и которые нисколько не изменились из-за ухода Фергуса. Они ей сочувствуют и совсем не сердятся. В отличие от Софи.

Джина улыбнулась Адаму:

— Я с удовольствием выпью кофе. Если предложение еще в силе.

ГЛАВА 5

«Не будь слез, душа не увидела бы и радуги. Неизвестный автор», — прочитала Джина надпись на стене.

Рядом с ней была другая, на голубом фоне, расписанная цветами миндаля: «Птица поет песню не потому, что знает ответ, а потому, что знает песню. Китайская пословица».

Кабинет психолога располагался в задней части высокого георгианского дома за уиттингборнской больницей. Твидовые шторы в голубую полоску висели на окнах, выходящих на самый большой супермаркет города, отдаленно похожий на средневековый замок (видимо, у архитектора имелись только диснейлендовские представления о средневековых замках).

Окна были очень чистые, как и сам вестибюль, который больше напоминал приемную у врача, если бы не цитаты на стенах и не огромная фотография морского заката.

На журнальном столике, облицованном пластиком под дерево, стоял горшок с отцветшей хризантемой, которую Фергус презрительно назвал бы «практичной», и веером лежали журналы с заголовками: «Как пережить горе», «Потери и перемены. Помоги себе сам».

— Тебе это сейчас необходимо, — сказал Лоренс очень мягко, но с легким нетерпением и настойчивостью занятого человека. — Мы больше не можем тебе помогать. Да мы и не помогаем вовсе. С нами ты не Избавишься от своего горя. Тебе нужна помощь специалиста, который покажет тебе, как жить дальше.

— Мне не нужна помощь, — громко возразила Джина, отставив бокал вина, — мне нужна любовь.

Лоренс перевел взгляд с потолка на дверцу холодильника, где Хилари оставила записку, пришпиленную магнитным бегемотом: «Несоленое масло ТОЛЬКО по требованию посетителей»; затем он посмотрел на кружки в сушилке и, наконец, произнес:

— Тебя сейчас трудно любить. Жалеть — да, но не любить…

Джина была поражена до глубины души.

— Ах ты скотина… Что ты вообще понимаешь?

— Многое, — устало ответил Лоренс. — Теперь я многое понимаю.

— Неужели?!

— Тебе все это нравится. — Он встал и допил вино. — Тебе нравится быть несчастной жертвой. В этом есть особый шик.

Джина никогда в жизни ничем не кидалась, даже во время самых страшных ссор с Фергусом: они оба знали, как дороги их тарелки. Теперь же она попыталась схватить бокал, но промахнулась и сшибла его, залив вином телефонную книгу.

Лоренс рассмеялся:

— Джина!..

Она бросила в лужу полотенце. Лоренс взял ее за руку.

— Ну же, прекрати.

— Я не притворяюсь! — закричала Джина, вырвав руку. — Разве ты не видишь? Я ничего не выдумываю! Мое горе — настоящее!

— Знаю, знаю. Наши жизни тоже настоящие. Эта гостиница, Хилари, я, бедный Джордж, который неправильно выбрал колледж, завтрашний банкет на девятнадцать человек, проверка санитарных условий в следующую пятницу… Мы этим живем. Джина, мы можем тебя поддержать, но не нести на руках.

Она склонила голову и стала тщательно протирать обложку телефонной книги.

— Ладно.

— Вот и хорошо. Умница.