Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер (1982)

– Не было нужды убивать его, – говорит он тем самым тихим голосом, который послышался мне тогда, в ручье. – Я рассчитывал поговорить с ним.

– Неужто не наговорился еще? – отвечает тот, что с баками. Парень был высокий, шустрый и краснолицый. – Знаешь, Нестор, ты только что отлично поболтал с ним, причем на языке, который понятен ему лучше всех. – Он обвел взором четырех убитых индейцев. – У тебя, похоже, состоялась весьма содержательная беседа, факт.

Его взгляд упал на меня.

– А это, во имя Божье, что за чудо такое?

– Парень, за которым они гнались, – отвечает «замшевый».

– Будь я проклят! Да у него на лице раскраска инджина! Да и прическа чертовски похожа на апачскую!

– И все-таки он белый. Глянь на щетину на подбородке. И ранен к тому же.

Было приятно, что кто-то вспомнил об этом, потому как из руки хлестал настоящий фонтан, а если мне от чего-то и может сделаться дурно, так это от вида собственной крови. Шок, боль от раны, пережитый ужас погони и кровавой бойни, которой я стал свидетелем, почти доконали меня, но в следующий миг хмурые белые лица уже склонились надо мной. С выражением заботы, смешанной с любопытством, в меня влили немного «спиритус христианус»: сначала в глотку, потом в рану – от чего я вскрикнул – и перевязали, не задавая вопросов. Один драгун дал мне кусок мяса и сухарь, и я принялся вяло жевать, недоумевая, каким чудом их сюда занесло как раз в тот момент, когда мне требовалась помощь. Особенно удивляло меня мистическое появление того самого тихоголосого маленького дьявола в замшевой куртке. Сейчас он сидел на корточках у ручья, старательно промывая нож, извлеченный из горла апача Железные Глаза.

Объяснил мне все тот здоровый жизнерадостный малый – его звали Максвелл. Их отряд залег в засаде, поджидая шайку конокрадов-хикарилья, появление которых ожидалось к югу от Хорнады. И тут они заметили меня, удирающего во все лопатки от мимбреньо. Крепыш в замше, Нестор, знал местность и сразу сообразил, где должна закончиться погоня. Пока солдаты подкарауливали основные силы преследователей, мой облаченный в оленью кожу ангел подоспел в самый раз, чтобы разобраться с авангардом. Одного снял из ружья, а на троих остальных шальных бронко вышел с ножом и томагавком. «Избави Бог, – зарубил я себе на носу, – оказаться когда-либо в числе противников этого парня».

Рассказ я воспринимал, как в полусне, все еще не веря, что нахожусь здесь, в безопасности, среди друзей, и эти проклятые месяцы, мое бегство, последняя жуткая сцена с апачем, пытающимся прикончить меня, – все осталось позади и мне ничего не грозит. От счастья и потрясения я даже заплакал – не разрыдался, как вы понимаете, просто слезы покатились по щекам.

– Ну же, ну, – говорит Максвелл. – Снимайте эти мокрые шмотки, поспите немного, а после мы выслушаем вашу историю… И еще: если вы намерены вдруг продать вашу лошадку, мы, может статься, могли бы обсудить и этот вопрос.

Максвелл улыбался, но мне вдруг стало невмоготу удерживать веки поднятыми; голова шла кругом, плечо пульсировало, как паровая машина. Я понял, что вот-вот отрублюсь. Человечек в замше подошел и встал рядом с Максвеллом, глядя на меня с тем же самым сочувствием, которое я наблюдал на его лице, обращенном к апачам. Никогда не видел таких нежных глаз – почти как женские. Наверное, мысли эти чередой проносились в моем уме, смотря на это спокойное, доброе лицо, я что-то пробормотал, и Максвелл, должно быть, расслышал, ибо последнее, что помню, перед тем как провалиться в беспамятство, это его смех.

– Волшебник, говорите? – Веселое румяное лицо плыло и меркло. – Мистер, вы не первый, кто приходит к такому выводу…

XIV