Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер (1982)

Прямо на глазах облако разрасталось, и я повернул араба прочь от гряды Кристобаля, направив его на северо-восток с намерением держаться прямо перед ними и не дать преследователям шанса отрезать меня. Прикинув расстояние, я решил, что вполне успеваю достичь Дель-Норте.

Четыре часа мы не сбавляли хода. Пылевой шлейф преследователей стал уменьшаться и наконец исчез совсем. Но я понимал, что они здесь, идут по следу, и поэтому сбавил аллюр, только когда дневная жара сделалась невыносимой. Я был полумертв от усталости, голода и жажды, поэтому натянул поводья у первого клочка травы, встреченного с момента въезда в эту адскую пустыню. Зелень была жалкой, но арабчик уплетал ее за обе щеки – мне даже завидно стало.

Я отдал ему последнюю воду, успокаивая себя, что через час-другой мы должны найти источник, поскольку пустыня постепенно стала переходить в месу с чахлыми зарослями шалфея и червелистника, а на северном горизонте можно стало различить далекие горы. Я поскакал дальше, каждую милю оборачиваясь, чтобы бросить сквозь жаркое марево взгляд на юг, но в раскаленной пустоте не обнаруживалось никаких признаков движения. Потом с запада задул резкий горячий ветер, перешедший скоро в раскаленный поток воздуха, который крутил шары перекати-поля и вздымал песчаные вихри футов на двадцать ввысь. Страдая от жажды и усталости, мы около часа пробивались сквозь эту слепящую, жалящую стихию, и когда я начал уже отчаиваться найти воду, вышли к широкому руслу реки, по самому дну которого струился тоненький ручеек. Ослепленный пылевой бурей, я не заметил его, но малютку-араба нос не подвел: он радостно заржал и через мгновение мы оба уже жадно глотали прохладный нектар и плескались в нем в свое удовольствие.

Вы, может статься, не поверите, что от воды можно захмелеть. Ошибаетесь, поскольку именно это со мной и произошло: я нахлебался до такой степени, что ум начал отуманиваться, и столь присущие мне здравый смысл и осторожность приказали вдруг долго жить. Укрывшись под берегом от ветра, я провалился в забытье.

Спас меня араб. Я вскочил, недоумевая, где нахожусь и что это за шум. Обведя взглядом высохшее русло, я все вспомнил. Ветер стих, но это, скорее всего, было затишье перед бурей, поскольку по небу шли серые низкие тучи, и в воздухе царило какое-то неестественное, осязаемое, хоть щупай, спокойствие. Араб снова заржал, возбужденно стуча копытом, и когда я почти уже поднялся, откуда-то снизу по течению ручья до нас долетело слабое ответное ржание. Я кинулся к голове коня, зажав ему ноздри и поглаживая, а сам навострил уши. Так и есть – где-то за излучиной пересохшего русла слышался стук копыт. Выругавшись, я схватил поводья и стал карабкаться на берег, не обращая внимания на сыпящиеся из-под ног камни. Мы поднялись на равнину, но она была пуста. Не видно было ничего, кроме тощих кустарников и травы; на милю или две вперед тянулся подъем, а за ним начинались покрытые лесом предгорья.

Мигом прокрутив все в голове, я вскочил в седло, ударил коня пятками и понесся, как ветер. И вовремя. Не успели мы сделать трех скачков, как над головой у меня прожужжало что-то, словно гигантский шмель, а за спиной раздался леденящий душу вой. Я обернулся и увидел их. Индейцы вымахивали на берег реки ярдах в ста слева от меня – около дюжины ужасных фигур с повязками на головах и развевающимися волосами. Потрясая луками и копьями, краснокожие, завывая, словно демоны, бросились за мной.