Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер (1982)

Это было самое крупное скопище индейцев в истории[256], и хотя я не догадывался об этом, был в должной степени сражен зрелищем. Неужели это те самые «жалкие шайки непримиримых», о которых толковали все, «ничтожные остатки могущественной некогда конфедерации сиу», вызывавшие у Терри и Гиббона страх перед тем, что они просто рассеются и исчезнут, неужели это те самые «тысяча или две индейцев», ради которых нет смысла тащить с собой «гатлинги»? Передо мной встало лицо Кастера, обращенное к Одинокому Чарли Рейнольдсу: «Мы вполне способны противостоять им, даже всем вместе взятым». Ну вот, все вместе взятые здесь, и горят жаждой мести: да здесь тысяч десять красных ублюдков, с места мне не сойти! И откуда их только черт нагнал? Мне неоткуда было знать, но теперь это знает вся Америка: хункпапа, санс-арки, брюле, оглала, миннеконжу – иными словами, весь союз дакота в полном составе, – а также примкнувшие к ним арапахо, черноногие, стоуни, шошоны и прочие мелкие отряды из половины племен, обитающих на равнинах и в Сияющих горах[257]. Не стоит забывать про моих старых приятелей, шайенов. Никогда не стоит забывать про шайенов. «Пять тысяч или десять, Чарли, не слишком большая разница». Конечно, ведь они не станут сражаться. Нет-нет, никто из них: ни Сидящий Бык, ни Бешеный Конь, ни Две Луны, ни Храбрый Медведь, ни Хромой Белый Человек, ни Куцая Лошадь, ни Белый Бык, ни Теленок, ни Чалый Конь или еще кто-то из тысяч других. А особенно один маленький уродливый джентльмен, которого, будь моя воля, я предложил бы принять в Объединенный Воинский Клуб[258], поскольку он являлся лучшим солдатом из всех парней, которые щеголяли в раскраске и перьях, черт побери. Звали его Желчный Пузырь.

Да, все индейцы были тут как тут, в полном порядке. Стояло спокойное утро, над огромным скоплением типи нависала пелена дыма, дети и женщины возились у воды, играя или занимаясь стиркой. Недолго мне пришлось любоваться зрелищем, так как Куртка повел нас к лощине, сбегающей с утеса к самой середине гигантского лагеря. Только позднее я узнал, что лощина эта называлась Овраг Целебного Хвоста, а речка, глубина которой вряд ли была достаточной, чтобы утопиться, а в ширину достигала половины расстояния броска камня, именовалась Литтл-Бигхорн.

Брод на пути из оврага в лагерь был мелким – всего несколько дюймов воды скрывали каменистое ложе реки. Мы перебрались через него и миновали гряду прибрежных тополей. Дети и женщины сбежались посмотреть, но Куртка решительно направил коней к первой линии типи, расположенной за открытым пространством, на котором горели костры и собаки рылись в кучах мусора. Мы спешились перед большой палаткой, у входа в которую располагались два воина. Вонь от дыма и индейцев внутри была почти такой же, как и снаружи. Куртка впихнул меня в темноту типи и перерезал стягивающие кисти ремни, но только для того, чтобы его приятели продели под мои онемевшие руки деревянный шест и примотали их к нему. Сиу заставил меня сесть на шкуру на полу и крикнул. Появилась девушка.

– Это, – буркает Куртка, – кусок дерьма от белого бизона, которому предстоит медленно умереть, после того как предстанет перед глазами Того, Кто Хватает. Он уже вернулся?

– Нет, Куртка, – отвечает девушка. – Он был на юге и дрался с Серым Лисом семь дней назад. Должно быть, скоро приедет.

– Пока его нет, этому белому не разрешается ни с кем разговаривать. Вытащи кляп и скорми ему то, что не доели собаки. Если будет болтать, – заявляет он, зыркнув на меня, – я отрежу ему губы.

С этими словами он воткнул в землю нож прямо перед моей ногой. Его дружки закаркали от смеха. За их спинами я различил несколько заинтересованных лиц – пришли поглазеть на странного чужеземца, как пить дать.