Флэшмен под каблуком - Джордж Макдоналд Фрейзер (1977)

– Молчите. Ждите. Ждите. Не отчаивайтесь. Я найти вас. Увидеть снова. Только ждите, не отчаивайтесь. А теперь, друг мой, простите.

Не успели замереть последние слова, как он вдруг закричал что-то на малагасийском, как я понял, и сердито замахал руками. Все головы повернулись к нам, страж ухватил меня за плечо, а Лаборд с силой залепил мне пощечину.

– Scélérat! – завопил он. – Canaille![114]

Развернувшись в сердцах, француз двинулся обратно, расталкивая ухмыляющуюся толпу, а меня охранники подняли и впихнули обратно в шеренгу. Я пытался докричаться до Лаборда, но слезы душили меня, а ужас сдавливал горло. Тут один из чиновников взобрался на платформу, огласил некое объявление, и шум толпы стих. Первых из нашей партии вывели вперед и торги начались.

IX

Человек, ни разу не стоявший на этих подмостках, никогда не сможет по-настоящему прочувствовать весь ужас рабства. Ты, словно зверь в клетке, стоишь перед толпой скалящих зубы ниггеров и ждешь своей очереди, пока твоих товарищей по несчастью продают с молотка, и в тебе не остается ни достоинства, ни мужества, ни даже ничего человеческого вообще. Да, это настоящий ад. Но еще хуже, когда тебя вдобавок никто не хочет покупать.

Я отказывался поверить: ни единого предложения. Только представьте: «Обратите внимание, джентльмены – Флэши: молод, в отличной форме, без прежних хозяев, гарантия надежности, здоров, настоятельно рекомендуется высокопоставленным господам и светским леди, хорош собой, когда выбрит, говорит, как по книге, и настоящий самец! Кто сказал „сто“? Никто? Пятьдесят? Двадцать? Ну же, джентльмены, да один волос с его головы стоит дороже! Десять? Нет? Ну тогда пять? Три? За право пользоваться им всю жизнь! Ну же? Один? И это за парня, который в три подачи выбил Феликса, Пилча и Минна? Да? Ну ладно, положите его обратно на полку, а когда придут старьевщики, отдайте им».

Я был унижен донельзя, особенно потому что мои черные компаньоны расходились, как горячие пирожки. Да, мысль быть купленным одним из этих мерзких малагасийцев была достаточно отвратительной, но все-таки, когда меня одного – никому не нужный товар – вели обратно в амбар, я чувствовал себя оскорбленным. В чем тут причина, я узнал только к ночи, ибо к этому времени появился Лаборд, сумевший подкупить чиновников и охрану и принесший мне мыло, воду, бритву и довольно скверные новости относительно будущей моей жизни.

– Все просто, – начал он, после того как страж, получивший монету, оставил нас наедине. Теперь можно было говорить по-французски, не опасаясь, что нас кто-то поймет. – Нет времени на долгие объяснения. Остальных рабов продали за долги или преступления. Вы как потерпевший кораблекрушение являетесь собственностью короны, и ваша демонстрация на торгах являлась не более чем формальностью, так как никто не осмелился бы предложить за вас цену. Вы принадлежите королеве, как принадлежал я, когда был потерпевшим крушение много лет назад.

– Но… но вы же не раб! Почему не сбежали?

– Отсюда не сбежишь, – просто говорит он, и именно тогда узнал я большую часть из того, что поведал вам выше: о страшной тирании Ранавалуны, ее ненависти к иностранцам, послужившей причиной к закрытию Мадагаскара от всего мира, о дьявольской практике считать всех чужеземцев «пропащими» – так они именуют обращение в рабство.