Погружение - Дж. М. Ледгард (2011)

«Нотиль» лебедкой спустили с борта и опустили в Гренландское море. Треск цепей, финальная проверка – и погружение. Цвета менялись, как меняется цвет неба для ракеты, запущенной в космос, хоть и при другой плотности всего: темно-синий, чернильный, черный. Она разглядела гольца, морскую звезду и стайку мелких креветок. Аппарат начал дышать. Кислород загонялся внутрь, а диоксид углерода, который они выдыхали, очищался литий-гидроксидным фильтром. Самое большое окно предназначалось для штурмана. Ее окно было размером с экран ноутбука. Она прижалась лицом к толстой кварцевой панели. Ей хотелось почувствовать, как дрожит вода снаружи. Она почти ничего не видела – лучше уж было ориентироваться по камерам. Но все-таки ей было очень важно смотреть своими собственными глазами. Она смотрела в темноту, а темнота смотрела на нее.

Атомные подводные лодки не имеют окон и пробираются по воде не рискуя всплывать. Только слушают, сами не издавая звуков. А глубоководный аппарат – наоборот. Он создан, чтобы смотреть. Именно с борта «Нотиля» люди осматривали корпус «Титаника».

– Дэнни, включи музыку, – попросил немец Петер.

– Это же дрянь от Тома, – возразила она.

– Нам придется провести вместе весь день, – заметил штурман, которого звали Этьен. Пришлось поставить подборку Тома. В первой песне бесконечно повторялась строчка «Я путешествовал по свету и семи морям».

Этьен запустил бортовой движитель. Они погружались все ниже и ниже. Вода смыкалась над головой. Шестьсот семь метров… шестьсот тридцать четыре… вышли из мезопелагического слоя… вошли в батипелагический. Когда-то юрисдикция государства распространялась на глубину в пять фатомов, до корабельного киля, до якоря. Поле Энки лежало на глубине три тысячи сто тридцать три метра – тысяча семьсот сорок один фатом.

Шар был слишком мал, чтобы встать. Через час у нее затекли ноги. Она стерла скопившуюся от дыхания влагу с окна и выглянула наружу. Оставался еще час спуска.

– Этьен, не могли бы вы выключить свет? – попросил Петер.

– Весь?

– Да, пожалуйста.

Все человеческое исчезло, осталась только подсветка выключателей и тревожной кнопки. Вода ожила, засветились биолюминесцентные рыбы и угри. Сальпа и медузы закружились в почти дискотечных огнях, когда «Нотиль» их задел. Здесь, внизу, все переговаривалось с помощью света: это самая распространенная форма коммуникации на планете. У самых слабых рыб самые яркие фонарики. На одной рыбе была целая кольчуга из серебряных цепочек, отражающих свет. Еще один способ защиты – прозрачность. То есть испускание красного света, чтобы казаться черным и стать невидимым. Или можно наполнить желудок чернилами и исчезнуть таким образом, как будто проглотив магическое кольцо.

На этой глубине они двигались медленнее. Как в песне Рэя Чарльза, которая как раз играла. Вот и мы, она снова в городе…

– Это ты, Дэнни, – сказал Петер.

– Тебе виднее.

Темнота была такой непроглядной, что она вспомнила о летних сумерках в Лондоне.

Они погружались.

– Можно включить свет? – попросил Петер.

– Конечно, – отозвался Этьен.

Все засветилось. Сверкнул значок с золотым дельфином на шапочке Этьена.

Шар скрипел. В микрофонах слышалось потустороннее завывание, стуки, плач, крики, вопли и выстрелы. Стенки замерзали и на ощупь становились влажными. Она почувствовала запах мужчин – наверняка они почувствовали ее запах. Стерла конденсат с иллюминатора локтем. Девятьсот двадцать один метр… Тысяча сорок три…

– По левому борту! Люминесцентные кальмары! – крикнул Петер.

Они нависли над монитором. Она увеличила изображение с камеры.

– А ты прав.

Белые кальмары были как будто инкрустированы изумрудами и аметистами. Огромный сапфировый глаз разглядывал их, а крошечный глазок прятался глубоко в теле, как гениталии. Они плыли под углом сорок пять градусов, чтобы использовать оба глаза.