Хищники с Уолл-стрит - Норб Воннегут (2009)

Гарвардский клуб на Западной 44-й стрит давал мне преимущество игры на своем поле, а заодно помогал удовлетворить потребность поглядеть на Романова свысока. Русский Маньяк – не член клуба. И никогда им не будет. Его похвальба «трехзначной доходностью» достала меня до чертиков. Зато ему никогда не подписывать аккуратные миниатюрные счета, отпечатанные малиновыми чернилами.

Сворачивай на юг, велел я себе. Поменьше агрессии. Побольше обходительности. Это единственный способ разнюхать сведения.

Романов прибыл ровно в 4.45. На нем был бежевый парусиновый костюм без единой морщинки, хотя дело шло уже к вечеру. Его белоснежная рубашка до сих пор выглядела хрустящей и свежей, выгодно подчеркивая черный шелковый галстук и золотые запонки. Я чуть не попросил его не просыпать крахмал на малиновые ковры и налощенный паркет.

Русский Маньяк – отнюдь не метросексуал. И все же мне непонятно, как столь агрессивный субъект может носить французские манжеты. По выходным он боксирует. Гоняет на «Порше». Ему больше подходит тренировочный костюм, а не «Феррагамо». Истолковать эти противоречия я не мог, а о жизни Романова до Уолл-стрит ничего толком не знал. Ходили слухи, что он водил такси, чтобы оплатить учебу.

«Погуглю» его потом.

Мы направились в угол, где Романов начал с места в карьер:

– В чем дело, Гровер? – Обе «р» в моем имени скатились с его языка сочно, гладко и маслянисто – не совсем basso profundo{85}, но близко к тому. Если разливать его голос по бутылкам, фабриканты шоколада останутся не у дел.

– Ты мне и скажи.

– У меня нет времени на игры, Гроув. – Руки у него смахивали на массивные тараны – сплошь жилы и костяшки.

Готов спорить, что смогу его сделать.

– Я пытаюсь помочь Сэм Келемен.

– Знаю, – нетерпеливо бросил он. – Может, перейдешь к делу? В версии для Си-эн-эн, пожалуйста.

– Мы ликвидируем фонд фондов Чарли. Ей нужны деньги. Она на мели. – Говорить ему о моем переводе на 75 тысяч долларов ни к чему. – Чарли инвестировал в «АРИ Капитал»?

Это достаточно быстро?

Если бы Романов ответил «да», это стало бы моим первым позитивным шагом к освобождению всех активов, запертых в фонде фондов. Поток денег мог бы решить уйму проблем. Сэм не пришлось бы тревожиться об аренде. Бетти – о Фреде. Лайле – об 11,25 миллиона долларов. А мне – о письме с моей фальшивой подписью.

Кто сказал, что деньгами счастья не купишь?

– Нет, – ответил Романов, разглядывая свои ногти – кривые и потрескавшиеся от перипетий на ринге. – Чарли просил меня взять его деньги. Я сказал «нет».

«Проклятье», – подумал я.

– Почему?

– Слишком ненадежно. Стоит выдаться скверному году, и фонд фондов пойдет с протянутой рукой. Никакой лояльности.

Один скверный год, и тебе кранты, дружок. Богатые инвесторы покинут тебя не менее быстро.

– Интерес «Келемен Груп» к АРИ кажется мне странным.

– С чего бы это?

– Чарли собрал большое досье на АРИ. Смахивает на проверку благонадежности.

– Вот как?

– У него был список твоих акций, а также твой проспект эмиссии.

Я вдруг осознал, что разговор направляет Русский Маньяк. А я выкладываю информацию добровольно.

Окружающие талисманы Гарвардского клуба подвели меня. Я поглядел на большого бородавочника, висящего на стене. Его клыкам уже не пролить даже тофу на салат, не то что кровь на траву.

И поделом.

Романов говорил, и звук был такой, будто он играл на контрабасе гласными и глаголами.

– Чарли был заинтересован в моих компаниях. Как и все прочие, – заметил он, будто излагая математически доказанный факт. – Откуда ты знаешь, что у Чарли был список акций?

Еще вопрос, безмолвно отметил я. Выжимает из меня информацию.

– Я же сказал. У меня его папка.

– Понятно. – Сложив руки, Романов сплел пальцы в вольную интерпретацию замка. Выглядел он круче склонов Канченджанги. Эти чудовищные руки. Эти потрескавшиеся ногти.