Подарок ко дню рождения - Барбара Вайн (2008)

При этих словах мать бросила на меня странный взгляд – так смотрят на людей, которые разговаривают сами с собой или смеются без причины. Прежде чем она успела спросить меня, что я имею в виду, я придумала ответ:

– Фамилия Стюарта – Чамли-Бернс.

Но теперь мне надо подумать о других вещах – например, как получить доступ к Айвору Тэшему. Позвонить и пригласить сюда? Это сработало в прошлый раз, но с тех пор прошло уже четыре года. За все это время не случилось ничего, что могло бы ему навредить, и он продолжал взбираться вверх по лестнице, или, как сказала бы мама, он набирал силу. Ее присутствие здесь – еще одна причина не делать этого. При матери я не могу пригласить его сюда, да он бы все равно не приехал, и у меня нет никакой возможности попасть к нему домой. Поэтому у меня есть выбор, позвонить ему или написать, и если говорить совершенно честно (опять-таки, как сказала бы мама), я боюсь это делать. Я боюсь этого голоса, этой манеры вести разговор по телефону, если предположить, что он сам берет трубку, и это при условии, что мне удастся достать его домашний номер. Скорее всего, мне придется каким-то образом узнать его адрес и написать ему.

Но я ужасно его боюсь. Красивые, утонченные мужчины меня пугают. Я понимаю теперь, что они всегда меня пугали, а Тэшем – самый красивый, самый утонченный мужчина из всех, кого я встречала. Унизительно вспоминать, как я принимала душ, вымыла голову и нарядилась, когда он приехал сюда, хотя твердо решила этого не делать. Я начала получать удовольствие, когда поняла, что он надеется вернуть жемчуг, но это удовольствие быстро угасло. Хиби сказала бы, что мои чувства к нему сексуальны, и, возможно, это правда, но значит ли это, что я бы хотела лечь с ним в постель? Предположим, я сделала бы прическу, и красиво накрасилась, и вела себя утонченно и остроумно… Предположим, я бы пошла с ним в ресторан, и он бы легко касался кончиков моих пальцев… Я больше не буду писать об этом, не то начну воображать, что бы я чувствовала, если бы оказалась вместе с ним в спальне в собачьем ошейнике Хиби, в черных высоких сапогах и кожаном корсете.

Мама приехала сюда два дня назад. Она не находила себе места от беспокойства – вот чем она объяснила свой визит. Я не отвечала на ее письма и включила автоответчик на телефоне. Она знала, что я жива, лишь потому, что я регулярно обналичивала ее банковские чеки. Конечно, все это я узнала из оставленного ею сообщения. А когда я попыталась позвонить ей и уговорить отложить поездку, она включила автоответчик. По словам матери, она выстрелила в меня моей собственной петардой.

Во время ее предыдущих визитов, вскоре после смерти папы, ей хотелось «осмотреть достопримечательности». Она всегда жила в Лондоне. И все же совсем не знает этот город, да проще говоря, ведь нельзя же назвать Лондоном Онгар, или Тейдон Буа, или Хаверинг. Что это за районы? Ничейная земля, дальние окраины, захолустье. Она всегда жила то в одном, то в другом пригороде, и для нее Лондон был поездкой «в город» и шопингом на Оксфорд-стрит. Моя мать не была в Тауэре, в Национальной галерее или Гайд-парке, пока я не отвезла ее туда. Доехать в эти места на автомобиле было довольно просто лет шесть-семь назад – ну, для меня это никогда не было просто, – но сейчас из-за пробок стало невозможным. А мать все равно хочет туда, по крайней мере, все время об этом говорит. Думаю, кто-то сказал ей, что утомительная поездка на автобусе и метро поможет мне бороться с депрессией. Она, видимо, задалась целью заставить меня «выйти в свет» и делать то, что подразумевают другие, когда говорят, что тебе нужно больше где-нибудь бывать.