Изумрудный шторм - Уильям Дитрих (2010)

Наряды дам отличались не только пышностью и великолепием, но и изрядной смелостью. Низкие декольте подчеркивались бриллиантовыми ожерельями, а шеи зрительно удлинялись высокими прическами. Оттенки кожи были самыми разнообразными – от алебастрово-белого у тех, кто совсем недавно прибыл из Европы, до приятного смугло-кофейного у креолок. По цвету кожи последние мало чем отличались от мулаток, но чернокожие сюда не допускались, если не считать слуг. Такие уж кастовые разделения существовали в Санто-Доминго. Дамы смешанного происхождения, как мне казалось, отличаются своей особой красотой – боги словно вознаградили их за прегрешение хозяина с рабыней какой-то невероятной, почти неземной грацией. Цвет лица у них безупречный, губы полные, а в глазах таится загадочная глубина и обещание райских блаженств. Астиза все же выделялась на общем фоне, но посоперничать ей было с кем. Шелест шелков, пленительный запах кожи и духов, ослепительные улыбки – все это завораживало нас, мужчин, до дрожи. Нас бросало в жар не только из-за тесно облегающих униформ и фраков; женщины же чувствовали себя легко и привольно, точно лесные нимфы.

И вот мы с Астизой принялись расхаживать по залу, и в центре его я увидел Рошамбо, который приветствовал каждую пару и окидывал каждую женщину откровенно похотливым и оценивающим взглядом, точно находился в борделе. Просто удивительно, как чей-нибудь муж еще не пристрелил его, подумал я. Хотя напавшего на главнокомандующего неминуемо ждал расстрел.

Я также вдруг вспомнил, что написал однажды Франклин в своей книге афоризмов. «Тот, кто слишком часто выставляет напоказ свою жену и кошелек, может быстро лишиться и того и другого». В очередной раз я вдруг испугался, что писал он это обо мне.

Увидев, что я хмурюсь, супруга сжала мой локоть и ободряюще улыбнулась.

– Помни, мы здесь, чтобы разузнать о Гарри, – шепнула она. – Ты дипломат, так что должен проявлять невозмутимость.

– Только не оставайся наедине с генералом. Сама знаешь его аппетиты, а солдаты всегда его прикроют, – напомнил я ей.

– Тогда никуда от меня не отходи.

Но находиться все время рядом с женой я не мог. Грянул полковой оркестр, и все закружились в танце и начали меняться партнерами. Три офицера по очереди кружили Астизу по залу, а затем вдруг Рошамбо схватил ее за руку и начал выписывать па с грацией, просто удивительной для мужчины столь плотного телосложения. Во время вальса он крепко обнимал ее за талию – этот танец старшее поколение считало верхом неприличия. Вот правая его рука скользнула вниз, опустилась на бедро партнерши, а потом – на ягодицы, и он властным жестом притянул ее к себе еще ближе и почти уткнулся носом в ее грудь. Хищно улыбаясь, точно конкистадор при виде добычи, награбленной у инков, Рошамбо вальсировал с изяществом и умением, на которые я был просто неспособен. Да, и ведь наверняка этот негодяй – еще и отличный фехтовальщик! При мысли об этом я возненавидел его еще больше и решил, что фигурой он все равно напоминает толстую жабу.

– Вы и есть тот самый американец, монсеньор? – Ко мне обращалась жена какого-то плантатора. В другое время ее лицо и фигура показались бы мне просто обворожительными. Я поклонился и подал ей руку, но пока мы описывали большой круг по паркетному полу, то и дело косился на Астизу, твердо вознамерившись не потерять ее, как потерял сына. Рошамбо держал свою лапу у нее на бедре, а она нашептывала ему на ухо, по-видимому, что-то очень приятное. Меня так и подмывало плеснуть ему ром на бриджи и поджечь.