Программируя Вселенную. Квантовый компьютер и будущее науки - Сет Ллойд

Первоначальный довод Больцмана в пользу его H-теоремы был основан на предположении о природе столкновений атомов, получившем название «гипотезы молекулярного хаоса». Даже если положения и скорости двух атомов могли бы иметь корреляцию до их столкновения, утверждал Больцман, многократные столкновения между многими атомами должны ослаблять эту корреляцию, и, в сущности, два сталкивающихся атома газа не должны быть коррелированными в момент столкновения. Сразу после столкновения положения и скорости двух атомов коррелируют. Но поскольку они продолжают сталкиваться с другими атомами, их корреляция друг с другом должна ослабевать. Больцман утверждал, что к моменту следующего столкновения эти два атома можно рассматривать как не имеющие корреляции, то есть как будто они никогда не сталкивались раньше. Если предположение о молекулярном хаосе справедливо, то энтропии отдельных атомов почти всегда увеличиваются. Это увеличение можно в принципе отменить, если обратить процесс столкновения, а-ля Лошмидт. Но на практике такое обращение происходит редко.

Гипотеза молекулярного хаоса – хорошая гипотеза, она верна для многих сложных систем, например для газов. Но она не является истинной для всех физических систем. Как мы увидим, во многих физических системах можно обратить взаимодействия между частями системы, тем самым отменяя увеличение энтропии этих частей.

Но в целом предположение Больцмана работает хорошо. Даже после того как атомы столкнулись один раз, их последующие столкновения имеют тенденцию увеличивать энтропии каждого из них. Почему гипотеза молекулярного хаоса так хорошо работает? В своей магистерской работе «Распространение неведения» и диссертации доктора философии «Черные дыры, демоны и утрата когерентности» я ответил на этот вопрос, предложив подход к объяснению второго начала термодинамики через распространение неведения. Этот метод показывает, что H-теорема Больцмана «почти истинна» для «почти всех» физических систем.

Снукер

Пожалуй, надо немного рассказать о том, как формировался мой подход к теме. Окончив Гарвард, я поступил в Кембриджский университет, получив стипендию Маршалла. Эти стипендии дает британское правительство в благодарность за американский план Маршалла, который помог восстановить Европу после Второй мировой войны. (Однако дальше стипендий эта благодарность не распространяется. В самый первый день в Кембридже я зашел в паб под названием «Локомотив». У парня, сидевшего рядом со мной за стойкой, был зеленый «ирокез» и ошейник. Когда я сказал ему, что его правительство платит за то, чтобы я, американец, учился в Кембридже, он весьма неблагодарно настоял на том, чтобы я покинул помещение.) Первый год в Кембридже я провел, слушая спецкурс по математике и физике под названием «Part III Maths», одна из целей которого состоит в том, чтобы выявлять перспективных ученых и избавляться от остальных. Студенты, которые получают лучшие оценки по Part III, потом, как правило, переходят к написанию диссертации. Самых лучших студентов в Кембридже называют «ковбоями». Максвелл, например, был типичным «ковбоем». Что касается остальных – ну, наградой для худшего студента по окончании курса была деревянная ложка в четыре фута длиной.