Дым - Дэн Вилета (2016)

— Мы думаем, что дело в угольной пыли. Она фильтрует дым. Поэтому каждый дымит сам по себе, невидимо и незаметно для других. Рудокопы умирают, ссорятся, любят по отдельности.

— Но это же хорошо. Лучше, чем наверху. — Она умолкает в поисках правильного слова. И находит его: — Так опрятнее.

— Опрятнее? Да, возможно. Мой брат Джейк называет нашу подземную жизнь по-другому. Для него это «демократия».

Демократия. Ливия знает этот термин: его определение встречалось в одном из отцовских переводов с греческого. Демократия, говорит Аристотель, это власть многих, а значит — власть бедных. Она ведет к хаосу, алчности и разорению.

— Вы возьметесь за оружие? — неожиданно спрашивает Ливия. — Восстанете?

— Это невозможно. Вы раса ангелов. Бледные лица, руки как мрамор; ткань белая-белая, будто только что с ткацкого станка. — Он трясет головой с удивлением, а не с гневом. — Здесь, под землей, мы можем проклинать вас и готовить бунт. Но там, при свете солнца? О, там у нас тоже есть свои шутки, мы смеемся и язвим. Но даже самый грубый и неотесанный человек устыдится при виде вашей кожи. Вас избрал Бог, сделал особенными. Вы правите нами не с помощью силы, а благодаря этому простому факту. — Фрэнсис наклоняется к ней ближе, желая, чтобы она непременно поняла его. — Мы должны трусливо забиться под землю, чтобы научиться быть смелыми.

Фрэнсис говорит так убежденно и подбирает слова так тщательно, что напоминает Ливии одного из ее школьных учителей, профессора Ллойда, который преподает философскую теологию. Но Фрэнсис — простолюдин, сын рудокопа, не обученный дисциплине. Он не штудировал теодицею Лейбница или «Три лекции о дыме» Канта.

— Сколько лет вы ходили в школу? — осведомляется Ливия.

— Четыре года. Читать и писать научился, только пользы от этого мало. На книги денег все равно нет.

— Но урок вы мне сегодня преподали.

Он улыбается на это:

— Может быть, наступит день, когда нам нужно будет понять друг друга. Вашим людям и моим.

Фрэнсис не поясняет, что это за люди — его и ее. И так понятно. Бедные и богатые. Неделю назад она сказала бы: порочные и праведные.

— Я всего лишь школьница, — тихо говорит она. — Что я могу сделать?

— Вы будущая баронесса Нэйлор, — отвечает Фрэнсис. И кланяется ей.

Ливия и не представляла, что поклон может одновременно выражать и насмешку, и восхищение. Ответить она не успевает: Фрэнсис уже ведет ее обратно.

Они не произносят ни слова, пока не оказываются возле пещеры любовников. Там по-прежнему пусто. Ливия догадывается об этом по отсутствию звуков, по неподвижности воздуха — они идут в темноте, Фрэнсис опять погасил лампу. Ливия, как ни странно, не возражает. Без света ей теперь даже лучше.

— Давно мы здесь? — спрашивает она.

— Шесть дней.

Ливия вздрагивает. Шесть дней они погребены под землей. Ей казалось, что прошло больше времени. Спать она ложилась раз двенадцать. Оказывается, таков ее природный ритм в отсутствие солнца.

— Нас кто-нибудь ищет?

Фрэнсис отвечает медленно, выбирая слова с большой осторожностью:

— Да. Ходят слухи, что вы были в нашей деревне. Кто-то тратит немалые деньги, стараясь вас разыскать. Люди, знающие, где вы, обещали нам молчать. Поклялись всем святым. Но им предлагают крупные суммы. А у кого-то дома ртов больше, чем они могут прокормить, у других больной ребенок и нужно заплатить лекарю. — Чуть погодя он добавляет: — Лиззи говорит, что ваш друг окреп. Что он может стоять. Ходить.

— Так вот почему вы пришли ко мне сегодня! Из-за нас вы подвергаетесь опасности. Конечно же, мы уйдем.

При этих ее словах Фрэнсис сжимает ладонь Ливии и прикладывает ее себе ко лбу, будто получая благословение.

— Отец придет за вами.