Дым - Дэн Вилета (2016)

Они идут в двух шагах друг от друга, и им легко вместе. За ночь между ними установилось нечто вроде перемирия, почти дружба, вчерашней скованности как не бывало. От этого сердце Томаса наполняется надеждой. Через несколько часов, самое позднее — через день, Чарли присоединится к ним, все опасности исчезнут и можно будет забыть об этой странной, непонятной ловушке на дороге из поместья. Пока же Томас погружается в Лондон. В утреннем свете город кажется ему совсем не таким, чем в первый раз. Точнее, он сам стал другим, сбросил с себя школу и школьную форму, слился с горожанами. На мостовой уже не протолкнуться от повозок и людей: фермеров, везущих овец на рынок, уличных торговцев, фабричных рабочих, спешащих к началу смены. Дым пока прозрачен, тает в желтоватом тумане, манит Томаса то туда, то сюда, почти ласково, пробуждает буйные желания, которые Томасу не хочется подавлять. Ливия идет рядом с настороженным видом: ее беспокоит эта дымка и околдовывает людское море. Мерные волны уже подхватили обоих и куда-то несут.

Площадь они находят, когда утро уже в разгаре. В этот день на ней нет ни помоста, ни солдат, ни палача, ни кровожадной толпы. И все равно народу столько, что двигаться трудно, пространство для каждого шага нужно отвоевывать и защищать, то и дело сталкиваются плечи, то и дело кто-то налегает на тебя. Лондон — место, где люди соприкасаются. Это краткое определение греха поражает Томаса своей точностью.

Несмотря на давление толпы, площадь сегодня выглядит совсем иначе. Во время казни толпа была единой, сосредоточенной на одном зрелище. Сегодня тут много центров внимания. Несколько фермеров выставили лотки и торгуют овощами, вооружив сыновей дубинками для отпугивания воров. За лотками в кольце зрителей дерутся два пса, старая карга с грифельной доской принимает ставки. Чуть дальше — маленькая палатка, где юнец в пестром наряде продает билеты на представление; табличка, висящая у него на шее, гласит, что какая-то женщина разденется на глазах у всех и продемонстрирует свой скорпионий хвост. Каждая из этих групп связана воедино облаком дыма, светлого и подвижного, но с темными завихрениями там и сям. На границах эти облачка смешиваются друг с другом или опадают на землю хлопьями сажи, которая тут же впитывается в черную грязь.

— Под землей все было совсем иначе, — разочарованно говорит Ливия. — Я начала было надеяться, что дым благотворен.

— А теперь ты в ужасе.

— Сам погляди, — отвечает Ливия. — Это же стыд и позор.

— Я как раз думал, что здесь не так уж плохо.

И тут две женщины на другом краю площади сцепляются в драке. Одна из них, более коренастая и грузная, валит соперницу на землю и осыпает ее оскорблениями.

Они устраиваются на вершине пологой лестницы, ведущей в церковь. Слово «церковь» не отражает размеров строения — это почти собор. За их спинами встает ряд мраморных колонн, подпирающих портик высоко над их головами. Еще выше, там, где редеет дым и облачность выплевывает на землю серую морось снежинок, вонзается в небеса одинокая двухсотфутовая башня. При всей своей величественности здание обветшало, обгоревшие главные двери покосились и не падают только благодаря тому, что их крест-накрест заколотили досками. Окна, по-видимому, давно лишились стекол и тоже заколочены. Под самой крышей каменная кладка стен свободна от налета городской копоти и светится желтизной песчаника. Длинные, с острыми изломами линии указывают на начало восемнадцатого века: значит, церковь возвели через сто лет после пришествия дыма. Томас смотрит на нее и пытается представить себе то время, когда, несмотря ни на что, люди решили построить собор именно здесь, в лоне греха.