Дым - Дэн Вилета (2016)

— Вовсе нет, — говорит он. — Понимаете, я вообще не знал об этом, пока рос. Гораздо позднее, уже в Лондоне, я услышал песню. Вы ее знаете? Кажется, она очень старая. У нее множество вариантов. Но во всех присутствует монстр — Грендель. «Он наполнил огромный зал своим дымом и стал рвать плоть и кости людей». — Он шутливо рычит, улыбается. — Вряд ли мой отец хоть раз задумывался об этом, или дед, или прадед. Хотя, может быть, десять поколений назад в нашем семействе действительно было чудовище. Или же, — улыбка его тает, а лоб прорезает морщина, скорее от удивления, чем от горя, — это имя наподобие семени было брошено в мой род тысячу лет назад, и все это время выжидало, пока не проросло в том, для кого оно предназначено.

Ливия перегибается через стол и вкладывает свои ладони в его руки. До чего это просто, до чего естественно — прикасаться к нему.

— Ну какое из вас чудовище? Или вы тоже бродите ночью по улицам и пожираете спящих стражников?

Он отвечает вопросом на вопрос:

— Разве ангел — не чудовище в своем роде? — Но он тут же усмехается своим словам и кажется почти счастливым. — А как насчет вашего имени? Ливия. Очень красивое, только я никогда раньше не слышал такого.

— Это фамильное имя. Так звали мою бабушку.

Грендель с улыбкой кивает и продолжает держать Ливию за руку.

В тот же вечер она говорит Гренделю о том, что ее отец сошел с ума. Конечно, не следовало так поступать, ведь это семейная тайна, все слуги приносят клятву молчания, и только двум из них доверено ухаживать за бароном. Но Ливия хочет, чтобы Грендель знал. Вдруг однажды он приедет к ним, встанет у кровати ее отца и тоже будет держать его за руку. Грендель — то чудо, о котором отец молился всю жизнь.

— Он хотел быть таким, как вы, — опять повторяет она. — Безгрешным. Чистым. Но не был. Помню его вспыльчивым. В детстве я видела, как он кричит на мальчишку с конюшни, а из его ушей валит дым, густой, как сахарная вата.

И она невольно смеется. Несмотря на грех, это счастливое воспоминание.

— А потом он победил дым. Победил полностью, на два с лишним года. Для всех нас — для слуг, для моей матери и прежде всего для меня — это стало чудом. Он казался святым. Только похудел очень. И потом начал говорить сам с собой. Что-то неразборчивое и не всегда по-английски. Когда я в следующий раз приехала на каникулы, он уже был привязан к кровати. Открою вам еще один секрет. Весь этот год или даже дольше я старалась быть такой же, как он. Каким он был, прежде чем сойти с ума. Святым. — Она удивлена тому, что способна смеяться над этим. — Но Чарли считает, что у меня нет способностей к этому.

— Расскажите мне о Чарли.

— Чарли — друг, которого мы ждем. Друг Томаса. — Ливия чувствует, что краснеет. — И мой тоже.

Вскоре после этого они расходятся по кроватям.

На следующее утро Томас вскакивает ни свет ни заря. Болезнь наконец-то отступила. Теперь его снедает жажда действия. Из него ключом бьет энергия, видная в каждом шаге и каждом горящем взгляде.

И все-таки он не в силах встретиться с ней глазами.

— Я ушел, — объявляет Томас после завтрака и не оборачивается, чтобы посмотреть, идет Ливия за ним или нет. Его нетерпение только возрастает, когда они — на расстоянии пяти шагов друг от друга, он спешит, она догоняет — оказываются перед церковью. В городе светает, в утренней дымке начинают играть отблески цвета.

Чарли нет.

— С ним что-то случилось.

— Ну откуда ты знаешь? — возражает Ливия, хотя эта мысль угнетает и ее. Чарли один; заперт где-то в Оксфорде, или потерялся на пути в Лондон, или трясется в вагоне поезда, а может, на телеге. Или валяется, раненый, в придорожной канаве. В них ведь уже стреляли однажды. Стоит закрыть глаза, как она снова слышит визг лошадей, падающих под откос вместе с каретой.