Дым - Дэн Вилета (2016)

В полдень Чарли тоже не приходит. Ей не нужно ничего спрашивать у Томаса — тот явно намерен отправиться на поиски. И проследить путь Чарли до самого Оксфорда, если понадобится. Она чувствует его волю кожей, каждым своим волоском. Но Томас не дымит. Значит, есть и другая разновидность дыма: невидимый, но следующий за ними так же неотступно, как тень. Это дыхание их нужд и тревог; это истины, которые каждый должен принять и навязать остальным. Это возможность греха. Если так, получается, все они во рту друг у друга, когда говорят. Сколь же опасна их близость, сколь опасны часы и дни, проведенные плечом к плечу, после чего сущность другого человека прорастает в тебе и засевает твои борозды своим голодом. И напротив, сколь благостно одиночество, сколь чудесно отшельничество Гренделя. Из всех людей в Лондоне он один — остров, цельный, настоящий, такой, как есть.

— Иди один, — говорит Ливия, чтобы отпустить Томаса и в то же время избавиться от него. — Попробуй, вдруг найдешь его. Я подожду здесь.

— Тебе одной нельзя оставаться здесь, это опасно, — бросает он в ответ. Покровительственно? Неприветливо?

— Тут Грендель. И священник. Все будет хорошо.

Он думает, кивает, колеблется, не зная, как попрощаться, потом просто разворачивается и шагает прочь.

— Я ненадолго.

Томас идет, наклонив корпус вперед, будто борется с ветром.

Возвращается он, когда все давно отужинали. Грендель даже накидывает пальто и выходит во двор, чтобы встретить его в темноте. Миссис Грендель отвлекается от мытья посуды:

— Ох уж эти мальчишки! Не уследишь за ними. Вечно пускаются в приключения.

Ливия не может понять, поддразнивает ее женщина или хочет утешить. Лицо миссис Грендель не приспособлено для выражения эмоций, и поэтому обе ведут себя сдержанно и неловко.

— А вот и он. — Это Грендель, следом за ним входит мрачный Томас. — Давайте поищем вам какой-нибудь еды, молодой человек. Вы, должно быть, умираете с голоду.

За миской холодной рыбной похлебки Томас рассказывает о том, как провел день. Ливия отмечает, что он ест, позабыв о манерах. Сказывается детство без присмотра взрослых.

— Я пошел по западной дороге. Расспрашивал всех, кого встречал. О рыжем подростке в грязной одежде. С вежливой речью, в хороших ботинках. Подумал, вдруг кто-то видел его.

Он кривится, чавкает, вытаскивает изо рта рыбьи кости, продолжает:

— Прошагал бог знает сколько миль, расспросил несколько десятков человек. И все без толку, никаких следов Чарли. Потом я встретил жестянщика родом из Оксфорда и узнал от него, какие слухи ходят про нашу школу. По его словам, на одного из учителей напала банда грабителей. «Скормили его своим псам, — сказал он. — Нет, подумать только. Псы обглодали его от макушки до пят». — Томас трясет головой, словно хочет прогнать этот образ. — Еще жестянщик сказал, что кто-то пришел и спас дочь учителя. «Рыжий рыцарь, одетый, как нищий, — так он описывал спасителя. — Стащил малышку прямо из-под носа у грабителей и переправил в безопасное место. Но главное-то в другом! Уже потом этот рыцарь понял, что учитель сделал операцию на девочке. На родной дочери! И она стала наполовину человеком, наполовину машиной. Клянусь всеми папскими святыми!»

Томас с гримасой на лице делает передышку.

— Но это же чепуха. Небылицы какие-то, — хмурится Ливия.

— Небылицы? Может, и так. Еще один человек рассказывал мне, что по лондонскому тракту бродит дьявол. Дьявол с ожерельем из человеческих пальцев. — Томас подцепляет последний кусок рыбы в тарелке. — И вот что мне кажется: рыжий рыцарь, о котором говорил жестянщик, это, должно быть, Чарли. Если так, дома у Ренфрю случилось что-то по-настоящему ужасное. Теперь Чарли неизвестно где, между Оксфордом и Лондоном.

— Что же нам делать? Чарли может быть где угодно. А мамина доставка — следующей ночью.