Дым - Дэн Вилета (2016)

Она бросает на меня озадаченный взгляд, я делаю жест, призванный обозначить обстоятельства, сделавшие нас невольными соратниками, но по сути просто указывающий на кровать. И это тоже весьма уместно: менее часа назад я стояла у кровати на коленях и шарила под ней, пряча свои секреты, словно старуха, опасающаяся воров. Во всей комнате нет ни одного предмета мебели, который запирался бы на ключ.

— Мы с Себастьяном собираемся изменить мир, — поясняю я. — Наверное, и ты к чему-нибудь стремишься.

Надо отдать ей должное: она борется с собой. Хотела выдать что-то банальное и правильное, один из своих заранее заготовленных монашеских ответов. Но немой вопрос был искренним, а Ливии трудно устоять перед искренностью.

— Я хочу снова знать наверняка, — говорит она после долгого раздумья. — Знать наверняка, кто такая я и что есть правда. Я хочу быть невозмутимой, непоколебимой и спокойной. Ты можешь дать мне это, мама?

Она произносит эти слова тихо, так как знает ответ.

— Нет, не могу.

— Что же ты можешь?

Я повторяю то, что говорила и раньше:

— Я могу дать миру справедливость.

— А добродетель?

— Справедливость и есть высшая добродетель, — отвечаю я, цитируя одного из любимых греков мужа.

Дочь морщит нос, разворачивается и уходит.

А я снова берусь за щетку и заканчиваю расчесывать волосы.

Я собираюсь загасить лампу, но в дверь стучатся. Стучатся тихо — так, чтобы не услышали остальные обитатели дома. Удивленная этим потоком посетителей, надеясь и страшась увидеть на пороге Ливию, я открываю дверь. За ней стоит мистер Грендель — в белой сорочке, чрезвычайно смущенный, натруженные руки теребят ночной колпак. Странный он человек, робкий и угодливый; до того стеснительный, что я еще ни разу не видела, как от него исходит дым. На свете не так много мужчин, которые, встав на пороге моего будуара, не окидывают мою фигуру хотя бы мимолетным взглядом.

— Мистер Грендель! Ваш визит не слишком уместен.

— Прошу прощения, — говорит он покаянным шепотом, со склоненной набок головой. — Вы позволите? Я увидел, что у вас горит свет, а тут кое-что… Понимаете, это очень важно.

— О, да говорите же! — смеюсь я, веду его за локоть в комнату и усаживаю на его собственный шаткий стул. — Слушаю вас, мистер Грендель. Не тяните. Уже поздно, а мне нужно поспать.

Мы беседуем не меньше часа. Оказывается, я ошибалась насчет мистера Гренделя, считая его стеснительным и угодливым. Это редчайшее из человеческих созданий: судьба наделила его даром, который ему негде применить. Ко мне его прислала супруга в расчете на то, что я найду применение этому дару.

И я делаю все, что в моих силах.

Карандаш и бумага

Ливия спит допоздна, снова и снова прокручивая во сне разговор с матерью. Когда она выходит из комнаты, то узнает, что Себастьян опять в доме и что установлены новые правила. Грендель стал нянькой мальчика. Не умеющий дымить человек улыбается, когда выходит из детской-тюрьмы, и продолжает улыбаться, запирая дверь ключом под внимательным взглядом Себастьяна. Затем он замечает Ливию и замирает.

— Застигнут на месте преступления! — лепечет он, краснея, и добавляет в качестве оправдания: — Нас с миссис Грендель Господь не благословил ребеночком, вот я и…

Грендель посылает ей улыбку, привычную и мимолетную, и спешит на кухню мыть посуду. Себастьян задерживается.

— Вы не одобряете все это, мисс Нэйлор.

Ливия трясет головой, гадая, какая из ее эмоций написана на лице.

— Нет, это хорошая мысль. Грендель добрый.