Жнецы - Джон Коннолли (2008)

– В принципе да, был в курсе. Он весь состоял из противоречий: бандюган из глубинки и одновременно ловкий бизнесмен. Неотесанный мужлан, но умен и пронырлив. Скотовод и сутенер, но при этом с акциями престижных компаний, да еще с шахтами в придачу. Насильник и торговец женщинами, но любящий отец своих сыновей. Сферам, где вращались мы с тобой, он угрозы не представлял. Сейчас у него рак легких, печени и селезенки. Не может даже самостоятельно дышать. Фактически прикован к дому, к кровати, но иногда устраивает себе экскурсии по своим владениям на инвалидной коляске, чтоб хотя бы ощутить свежий воздух на лице. И проблема, думается мне, вот в чем. Хойл в своем подозрении, похоже, прав: если Лихаген пошел на нас, то он не отстанет и от тебя, потому что ему нечего терять. Он захочет, чтобы ты умер раньше, чем он.

– А его вражда с Хойлом?

– Насколько знаю я, вражда действительно есть. Они с ним давние соперники по бизнесу, а когда-то были еще и соперниками в любви. Та женщина выбрала Лихагена и родила ему двоих сыновей. А умерла от рака, и кажется, примерно от той же его разновидности, что сейчас доканывает самого Лихагена. Их с Хойлом антагонизм хорошо известен, хотя истинные его корни, по всей видимости, теряются в прошлом.

– А его сын, по-вашему, заслуживал смерти?

– Знаешь, – с грустноватой лукавинкой поглядел Гэбриел, – в деле ты мне больше импонировал, когда не был таким чистоплюем.

– Это не ответ на вопрос.

Гэбриел поднял руки: дескать, твоя взяла.

– Что значит «заслуживал», «не заслуживал»? Сын не так чтобы отличался от отца. Грехов у него было меньше, но это лишь в силу возраста, а не норова Верующие говорят: для проклятия достаточно одного греха. Если так, то он был проклят уже сотню раз. С гаком.

На секунду черты Луиса, обычно такие бесстрастные, неуловимо изменились. В них проглянула усталость. Гэбриел это изменение заметил, но вслух ничего не сказал. Между тем в эту секунду его мнение о своем протеже изменилось. Втайне он, честно признаться, лелеял надежду, что из Луиса еще можно будет опять извлечь пользу. Рука у него мастерская, набитая на ремесле убийства, однако чтобы вся эта бритвенная отточенность сохранялась, необходима жертвенность. Иными словами, все то, что именуется совестью, состраданием, человечностью, требуется класть на алтарь ремесла в холодном и безжизненном виде. Но в душе Луиса от этих чувств что-то неизменно оставалось. Более того, за истекшее десятилетие это «что-то» (приличие, что ли) укоренилось и разрослось. Вместе с тем и Гэбриел, видимо, перестал заглушать свои естественные чувства к бывшему воспитаннику покровом прагматизма. И нынче он определенно поспособствует ему в одном последнем деле, а затем их отношения подойдут к однозначному, безоговорочному концу. В Луисе теперь слишком много слабости, чтобы идти на риск и оставлять их линии связи открытыми.

Слабость подобна вирусу: она сама собой передается от носителя к носителю, от системы к системе. В различные периоды своей жизни и работы Гэбриел выжил благодаря комбинации удачи, безжалостности и способности улавливать в людях изъяны. И прожить он планировал еще много-много лет. Работа поддерживала внутри него молодость. Без этих своих «развлечений» он бы уже завял и умер, во всяком случае так ему иногда казалось. При этом Гэбриелу, несмотря не все его таланты и инстинкты выживания, не хватало знания самого себя, чтобы понять: внутри себя он завял уже давным-давно.

– А что там Блисс? – задал вопрос Луис.

– Пока ничего не слышно.

– В тот день, когда мы устранили сына Лихагена, за рулем сидел Детка Билли.

– Я в курсе.

– Теперь его нет. Исчез и Баллантайн – по словам Хойла, убит. Если все эти убийства связаны с Лихагеном, то остаемся только мы с вами.