Никто в зале не возмутился. Видно было, что на этот счет уже многое было сказано. Я подумала о королеве Виктории, которая сейчас, пока мы это обсуждаем, должно быть, ужинает, сидя за роскошным столом. Хотела бы я знать об этом прежде!

– Каких-нибудь девушек уже обвинили? – спросила я.

– Да.

– Без суда? Без следствия? – воскликнул Арджун.

– Их просто уводят, – подтвердила его опасения рани. – Теперь, когда кутвали осознали свою власть над людьми, они ходят от дома к дому и требуют взятки.

– Кутвали всегда были лихоимцами, – сказал Арджун.

Кутвали – это полицейские. Они и впрямь всегда отличались алчностью. Ни одна уважающая себя семья добровольно не согласится, чтобы их сын стал кутвалем.

– И такое происходит во всех деревнях? – спросила я.

Мои мысли тотчас же обратились к Анудже, которая теперь жила в доме Шиваджи. Местные кутвали побывали в деревне? Смогут ли они заплатить?

– Да. Девчонок, которых отвозят в эти дома, используют, а когда они заболевают, их выгоняют. Семьи не принимают их обратно, а я сейчас не имею ни власти, ни денег им помочь, – сказала рани.

– Сипаи наконец готовы восстать, – сказал Азимулла-хан. – Мы тоже должны быть готовы.

– Люди говорят о меморандуме, – сказала ему рани, – но тому, кто не потерял ни жены, ни дочери, трудно поверить в такое, поэтому Азимулла привез нам подарок из Франции.

Мы повернули головы, проследив за взглядом рани. В углу зала, накрытое одеялом, стояло что-то довольно массивное. Сагиб поднялся на ноги и сорвал одеяло с подарка своего посланца. Это был довольно громоздкий металлический механизм.

– Печатный станок, – пояснил Сагиб. – Мы напечатаем этот мерзкий меморандум на каждом из языков Индии. Мы разошлем его во все деревни. Я собираюсь отправиться маршем на Дели. Десять тысяч человек…

– А с какой целью? – настороженно осведомился Арджун.

– Возродить власть Великого Могола. Под его властью Индия вновь станет страной княжеств, такой, какой она была до прихода британцев.

Представьте себе Великого Могола подобным папе римскому, а индийские княжества – католическим странам, признающим его власть. Сагиб предлагал реставрировать власть поверженного императора, а тот должен был освободить все княжества, захваченные прежде британцами, и вернуть их под власть индийцев.

– Десять тысяч воинов Сагиба, а как же другие государи? – спросил Арджун.

– Все, кто не захочет жить под властью британцев, присоединятся, – сказал Азимулла-хан. – Тут или вы с нами, или против нас.

Он с наглой самоуверенностью посмотрел на рани, но на лице моей госпожи читались нешуточные сомнения.

– Я уже говорила: если я помогу сипаям, но британцы все равно победят, что они со мной сделают? Что они сделают с Джханси, если уж на то пошло? Я нахожусь в трудном положении. Мне следует соблюдать нейтралитет.

– И ваша совесть позволит вам сохранять нейтралитет даже после меморандума? – рассердился он. – Предположим, вы откажетесь помочь сипаям. Тогда все решат, что вы на стороне британцев. Что в таком случае будет с Джханси?

* * *

Как только рани отпустила нас, я поспешила вниз по лестнице в дургавас, чтобы написать Анудже письмо. Надо предупредить ее о меморандуме и о том, что вытворяют кутвали. Она должна спрятаться, если кутвали постучат в дом Шиваджи. Затем я пошла к Гопалу и попросила переслать письмо сестре. Возвращаясь в зал дурбара, я встретила на лестнице Арджуна. В мягком колышущемся свете масляных светильников его лицо казалось вытесанным из камня.

– Что ты думаешь об Азимулле с его угрозами по поводу с нами или против нас? – спросила я.

Арджун оглянулся. Возле нас стояла Мандар. Моти о чем-то разговаривала с Каши несколькими ступеньками ниже. Я очень сомневалась, что они обращают на нас внимание.