Последняя принцесса Индии - Мишель Моран (2015)

– Да, пока не умер.

Больше она ничего не сказала; я уже подумала о том, что Джхалкари заснула, когда девушка произнесла:

– Муж мне то же самое говорит.

Я приподнялась на своей кровати.

– Муж? Ты что, замужем?

– Он один из сипаев, которых заставляют носить кожаные фуражки и пробовать на вкус коровий жир.

Я не знала, что и думать.

– Но как тебя могут держать в дурга-дале? Папа говорил…

– Нет никакого закона, запрещающего замужним женщинам быть телохранительницами рани. Главное, чтобы не было детей. Мой муж получил ранение много лет назад. У него не может быть детей. Никакая другая семья не захотела бы иметь его в качестве зятя. Я лучше, чем ничего, поэтому он взял меня замуж.

Я не знала, шутит она или нет.

Я думала о муже Джхалкари, пока не заснула. Даже девушка из далитов, считающаяся неприкасаемой в нашем обществе, имеет мужа, а вот мне суждено быть «замужем» за рани.

Глава 8

В дургавасе было только одно зеркало. Я ждала до тех пор, пока другие не ушли на майдан, а потом поспешила к нему. Мне ужасно хотелось посмотреть, как я выгляжу с оружием за поясом. Хотя Сундари вручала мне оружие из рук в руки, с ним я показалась сама себе совершенно другим человеком. Я невольно засмотрелась на свое отражение в зеркале и вздрогнула, когда у меня за спиной прозвучал знакомый голос:

– А вот где, оказывается, наша маленькая ганвар!

В дверном проеме стояли Кахини и ее уродливая подруга Раджаси. Каждый мускул в моем теле напрягся.

Ганвар, если вы не знаете, оскорбительное прозвище тех, кто родился в деревне. Это хуже, чем если тебя назовут глупой или наивной.

– Только посмотри на нее, Раджаси. Пялится, словно сова, на свое роскошное оружие.

Впоследствии я узнала, что в европейской культуре сова является символом мудрости, но если вы видели сову в жизни, то поймете, что в это трудно поверить. У птицы огромные глаза, словно она вечно всему изумляется, на что бы ни посмотрела. Я, конечно, сомневалась, что похожа на сову, но Кахини удалось задеть меня за живое.

– Ты здесь все утро собираешься торчать или все же присоединишься к нам с рани? – съязвила Кахини.

Я заспешила из спальни, причем так быстро, как только могла, но Раджаси, стоявшая в дверном проеме, подставила мне ногу, и я споткнулась. Если бы я не несла заплечный мешок, выданный мне Сундари, то смогла бы устоять на ногах, но вместо этого я упала на плиты внутреннего дворика, порвав чуридары, подаренные папой накануне моего отъезда из Барва-Сагара.

Мои глаза наполнились слезами. В моей душе заклокотала ярость, настолько огромная, что я даже удивилась, осознав, как сильно способна ненавидеть. Моти, стоявшая рядом, подняла мой заплечный мешок и протянула руку. Я приняла ее помощь и стряхнула грязь с ангаркхи.

Моти, повернувшись к Раджаси, произнесла:

– Тебе повезло, что рани этого не видела.

Впрочем, теперь на нас смотрели все.

– Какое рани дело, что случится с этой маленькой ганвар? Когда в следующем году придет очередь уходить на покой еще одной дургаваси, это будет она. Могу поспорить на мою лучшую курту. Ты со мной согласна, Кахини?

Та не обратила на ее слова ни малейшего внимания.

– Если Сита не хочет привлекать к себе всеобщего внимания, – сказала Моти, обращаясь к Кахини, – пусть сама за себя решает.

Моти взяла меня за руку и отвела к остальным.

– Ты ранена?

– Нет.

– Понятия не имею, почему они на тебя ополчились, но два года назад Кахини на майдане так сильно ранила одну из новеньких, что девушку пришлось вернуть в дом ее отца.

– Со мной такого не случится.

Моти услышала решимость в моем голосе.

– Будь осторожнее.

Когда мы добрались до майдана, я увидела столпившихся сбоку мужчин. Моти сказала, что мужчины с повязанными на лбах муретхами – стражи рани.