Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

До Татьяны еще долго доносился громкий хохот.

18

Они сидели на валуне и ловили рыбу. Вернее, пытались ловить. Татьяна еще держала удочку, но Александр отложил свою и растянулся на теплом камне, растирая спину жены. С тех пор как она сшила себе новый голубой сарафан из ситца с большим вырезом, Александр совершенно потерял способность сосредоточиться на какой бы то ни было работе вроде сбора ягод или рыбалки. Он требовал, чтобы она носила только этот сарафан, отчего разленился окончательно.

– Шура, ну что это такое? Так мы ничего не поймаем! Не хочу, чтобы Наира Михайловна осталась голодной, потому что ты не принес ей рыбы.

– Ну да… я только о ней и думаю! Говорил же, нужно было проснуться в пять.

Татьяна вздохнула, рассеянно глядя на серебрившуюся реку:

– Ты сказал, что почитаешь мне. Принеси Пушкина и читай «Медного всадника»:

Была ужасная пора,

О ней свежо воспоминанье…

– Я бы лучше…

– Читай! Так и быть, сама наловлю рыбы и соберу ягод.

Александр принялся целовать ее спину.

– Положи удочку. Я не могу ее держать.

– Уже почти шесть, а у нас на ужин ничего нет.

– Брось, – повторил он, отбирая удочку. – Когда это ты отказывала мне?

Он лег на спину.

– Задери платье и садись на меня… нет, не так. Повернись лицом к реке.

– Лицом к реке?

– Да, – прошептал Александр, закрывая глаза. – Я хочу видеть твою спину, когда войду в тебя.

После, по-прежнему сидя лицом к реке, обессилевшая, сбитая с толку, пригвожденная Татьяна едва слышно выговорила:

– Может, мне следовало продолжать рыбалку? Все равно время идет.

Александр, продолжая гладить ее по спине, ничего не ответил. Татьяна встала.

– Хочешь поцеловать меня?

– Да.

Но он так и не открыл глаз и не пошевелился.

– Сколько осталось дней, Таня? – выдохнул он внезапно.

Татьяна поспешно отвернулась и схватила удочку.

– Н-не знаю, – выдавила она. – Я не веду счет времени.

Сзади послышался голос Александра:

– Почему бы мне не почитать? А, вот отрывок, который тебе понравится:

Жениться? Ну… зачем же нет?

Оно и тяжело, конечно.

Но что ж, он молод и здоров,

Трудиться день и ночь готов;

Уж кое-как себе устроит

Приют смиренный и простой

И в нем…

Он остановился. Татьяна помнила, что пушкинскую героиню звали Парашей. Она ждала, превозмогая ноющую боль в сердце. Александр снова стал читать. Его срывающийся голос звучал все тише:

И в нем Татьяну успокоит.

Пройдет, быть может, год-другой –

Местечко получу – Татьяне

Препоручу семейство наше

И воспитание ребят…

И станем жить, и так до гроба

Рука с рукой дойдем мы оба,

И внуки нас похоронят…

Он замолчал, Татьяна услышала, как захлопнулась книга.

– Именно так?

– Читай, солдатик, – велела она, дрожащими руками стискивая удочку. – И посмелее.

– Нет! – бросил Александр.

Татьяна не повернулась к нему. Вместо этого, смаргивая слезы, она продолжала по памяти:

Так он мечтал. И грустно было

Ему в ту ночь, и он желал,

Чтоб ветер выл не так уныло.

И чтобы дождь в окно стучал

Не так сердито…

Она вдруг осеклась. И не произнесла ни слова.

Александр ничего не сказал.

Оба молчали, пока не вернулись в избу.

Вечером, когда они пришли от Наиры, Александр развел огонь. Татьяна заварила чай, и они уселись рядом: Татьяна со скрещенными ногами, Александр полулежа. Татьяне показалось, что он как-то уж слишком спокоен.

– Шура, подвинься ближе, – попросила она. – Положи голову мне на колени. Как всегда.

Он безмолвно повиновался. Татьяна, изнемогая от любви, жалости, тревоги, нежно гладила его по лицу.