Ола замерла и высоко подняла голову на длинной шее, пока оркестр играл «ее» государственный гимн. Театр «Савой» был известен тем, что стал первым публичным местом в Лондоне, применившим электрическое освещение, и теперь этот искусственный свет, вспыхивая, искрился на изумрудах и бриллиантах Камборна.

Восхищенный гул прокатился по толпе внизу, узревшей царственную особу, которая выглядела так, как и должна выглядеть настоящая принцесса в представлении обычных людей. Когда стихла музыка, зал зааплодировал ей.

Она улыбнулась, принимая знаки почтения, после чего герцог пододвинул к ней кресло и сел рядом. Свет погас.

Впоследствии Ола, как ни старалась, не могла вспомнить подробностей сюжета оперы. Для нее имело значение лишь то, что Джон сидел рядом. Она слышала его голос, когда он смеялся, а иногда ей казалось, будто он смотрит на нее, а не на сцену.

Сила его взгляда заставляла ее трепетать, и девушку снедало желание заговорить с ним, найти слова, которые поставили бы крест на их ссоре.

Но таких слов не было. Она не могла изгнать из памяти его поцелуй и свой страстный ответ, а еще то, что все это время Джон доносил в британскую разведку.

Где-то глубоко в душе Ола понимала, что ведет себя неразумно. В конце концов, она сама все это начала, и, по словам Греты, «он не мог поступить иначе».

Однако это не имело ничего общего с разумом. Это были дела сердечные, а ее сердце чувствовало себя преданым и разочарованным.

После представления Джон пригласил обеих дам в модный ресторан, где Ола опять приковала к себе взгляды и вызвала восхищенный шепот.

– Можно подумать, они раньше никогда не видели принцесс, – заметила она.

– Да, но выглядите вы как принцесса, а настоящие принцессы так не выглядят, – с улыбкой пояснил герцог.

Ола обратила внимание, что говорил он совершенно спокойно, словно в их отношениях не было никакого холода.

Возможно, ему все равно.

Возможно, так ему даже удобнее.

Когда расставили еду, Джон заговорил деловым тоном:

– Нужно решить, что вы будете делать завтра. Завтра будет важный день, ее величество поедет в Вестминстерское аббатство на благодарственную службу. Я буду занят и не смогу сопроводить вас, поэтому хочу, чтобы вы обе оставались в гостинице.

– Разумеется, – покорно промолвила Грета.

– Ничего не разумеется, – быстро произнесла Ола. – Может быть, мне захочется пойти посмотреть на процессию в аббатство.

– Нет, – отрезал герцог.

– Другими словами, с меня все еще не снято подозрение? – выпалила девушка.

– Моя дорогая, – возразила Грета, – герцогу лучше знать. Он заботится лишь о вашем благополучии.

– Нет, он думает, что я могу убить королеву во время ее поездки. Не будьте наивной, Грета. Он по-прежнему не доверяет мне.

Герцог посмотрел на нее внимательно, и впервые за этот вечер маска спала с его лица, обнажив чистую, исступленную ярость.

– Это смешно! – едва сдерживая горячность, процедил он.

Ола уставилась на него, изумленная сверкающим в его глазах пламенем. Впервые она поняла: перед ней человек, дошедший до последней черты. Какое-то дикое, сдерживаемое чувство сжигало его изнутри, даже когда он изображал смиренного придворного.

Герцог успокоился. Лицо его снова превратилось в маску.

– Вы неправильно меня поняли, – промолвил он. – Как говорит леди Краслер, я забочусь лишь о вашем благополучии. Вы привлекли к себе большое внимание, и если завтра выйдете из гостиницы без меня, то можете попасть в положение, из которого не в состоянии будете выпутаться. Если, предположим, кто-нибудь обратится к вам на олтеницком языке? Бесполезно говорить, что вы знаете только немецкий.

– В этом я, надо полагать, тоже ошиблась? – с вызовом произнесла она.