Лимонов - Эммануэль Каррер

Чем ядовитее высмеивают Солженицына, тем бодрее чувствует себя Эдуард. Капитаны Левитины, отравлявшие ему молодость, посрамлены: бородач, погребенный под собственными проповедями, Бродский, властитель дум университетских профессоров, кропающий свои стишки о Венеции. Эдуард уже готов его пожалеть: Венеция! Розовые стариковские сопли! Эти двое пережили свою славу. А его звезда, уверен он, только восходит. В самом деле, поставив крест на своей жизни во Франции и всерьез обосновавшись в Москве, он вдруг заметил, что знаменит. После публикации стараниями Семенова «Великой эпохи» вышли и другие его книги, самые скандальные: «Это я – Эдичка», «История его слуги», «Дневник неудачника». Неплохой выбор. В России такого еще не читали, книги продаются сотнями тысяч экземпляров. Газеты, восхищенные собственной смелостью, публикуют статьи об авторе, и он их не разочаровывает. Они с Наташей живут в самовольно занятой квартире в доме, откуда, в ожидании ремонта, выселили всех жильцов: в местах общего пользования нет света, на лестницах нет перил. Оба, в кожаных куртках и черных очках, позируют для фотографов, обожающих этот destroy . Во Франции статус рок-звезды было бы трудно совместить с реноме ультранационалиста, но в России можно писать в газете, которая из номера в номер печатает «Протоколы сионских мудрецов», и оставаться при этом кумиром молодежи. Еще одно отличие с Францией состоит в том, что можно продавать свои книги тиражами в 200 и 300 тыс. экземпляров и при этом оставаться бедным. «Шоковая терапия» и бардак в системе распространения сводят авторские права к минимуму, едва позволяющему выживать, но, в сущности, его это мало беспокоит. Между деньгами и славой он выбирает последнее, и даже если в молодости мечталось, что у него будет и то и другое, теперь он знает, что ему выпала другая судьба. Он неприхотлив, привык к спартанским условиям, презирает комфорт в любых проявлениях, бедность, в которой он провел всю жизнь, его не унижает, более того, она превратилась в своего рода снобизм – предмет аристократической гордости. С этими скудными возможностями, за неимением других, он готовит к выпуску первый номер газеты своей мечты.

Несколько лет спустя в горделивом и запредельно амбициозном тексте он опишет, как историки будущего будут представлять себе ключевой момент истории России: осень 1994-го, создание «Лимонки». Многие хотели бы поучаствовать в этом славном деле, пишет он, хотя в действительности в маленьком кабинете Дугина в здании редакции «Советской России» в тот знаменательный час собрались лишь «самый крупный писатель и самый крупный философ России второй половины ХХ века», Наташа, писавшая статьи под псевдонимом Марго Фюрер, несколько панков из Сибири, несколько студентов Дугина, развлекавшихся стебом на тему о православии, да верный Тарас Рабко, взявший на себя заботы завхоза. Издатель нашелся в его родной Твери. Они с Эдуардом привезли оттуда на уже знакомой нам, зарегистрированной в Молдавии развалюхе пять тысяч экземпляров первого номера и кое-как сумели их распространить. То есть распродать, не сильно светясь, сколько получится, а оставшееся поездами отправить в глубинку. На то, что газету будут покупать, особой надежды не было, однако рассчитывали, что кто-нибудь ее все же откроет, как открывают запечатанную бутылку, брошенную кем-то в море. Эдуард рассказывает о рождении «Лимонки» и первых шагах своей партии как об увлекательной эпопее, вторым актом которой стало обживание мрачного подвала, где они нашли прибежище после того, как их выперли из редакции «Советской России». Засучив рукава, они (имеются в виду полдюжины уже упомянутых энтузиастов минус Дугин, который, по своему обыкновению, ограничивается тем, что всех подбадривает да является проинспектировать уже проделанную работу) вывезли оттуда горы мусора, законопатили дыры, оштукатурили стены. Несмотря на все старания, подвал оставался сырым, выжить оттуда крыс не удалось, и все же у партии появилось свое помещение, которое назвали бункер .