Лимонов - Эммануэль Каррер

Взяв трубку, Бродский не сразу вспомнил, что за Эдуард ему звонит: к нему приходит слишком много русских, не говорящих по-английски; однако он согласился встретиться в чайном салоне на Ист-Виллидж, уютном местечке в европейском стиле, где царил приятный полумрак, располагавший к неторопливым беседам о литературе в стиле «что тебе больше нравится: Достоевский или Толстой, Ахматова или Цветаева» – излюбленный вид спорта Бродского. Наш Эдуард, как и квартиры старой московской интеллигенции, терпеть не мог такого рода заведений, и ситуация стала еще мрачнее, когда он обнаружил, что алкогольных напитков здесь не подают. К счастью, с ним была Елена. Бродский любит хорошеньких женщин, она его очаровала – не особо и стараясь, как она потом подчеркивала, – и они начинают разговаривать, все более и более оживляясь. Эдуард сидит рядом, наблюдая за поэтом. Взлохмаченная рыжая шевелюра уже начинает седеть, он курит и беспрерывно кашляет. Говорят, у него неважное здоровье, слабое сердце. Трудно поверить, что ему нет и сорока, со стороны кажется, что лет на пятнадцать больше, и хотя Эдуард моложе совсем ненамного, он чувствует себя неугомонным дитятей рядом с умудренным стариком. Со стариком хитрым, кстати сказать; да, добродушным, да, гораздо более доступным, чем в Москве, но за его добродушием прячется снисходительность успешного человека, знающего к тому же, что, если этого новичка смоет волной, тут же появятся другие, но им придется немало поработать веслами на своей жалкой посудине, чтобы его догнать и вытолкнуть из каюты первого класса.

«Ты знаешь, Америка – это настоящие джунгли, – изрекает он, поворачиваясь наконец к Эдуарду, который на дух не переносит подобных банальностей. – Чтобы здесь выжить, нужно иметь дубленую шкуру. У меня она есть, у тебя – не уверен». «Старый ублюдок», – думает Эдуард, не переставая благодушно улыбаться. Он ждет того, что ему нужно, – полезной информации, связей, и ожидания его не обманывают. Эдуарду нужен заработок: раз он умеет писать, то пусть пойдет к Моисею Бородатых, главному редактору «Русского дела»[19], ежедневной газеты на русском для эмигрантов. «Разу меется, – иронизирует Бродский, – сенсаций типа Уотергейта они не печатают. Но эта работа поможет тебе быстрее выучить язык». А позже, если представится возможность, он отведет Эдуарда и Елену к своим знакомым Либерманам, там можно завязать полезные знакомства…

Приглашение более чем туманное. И Эдуард не может удержаться, чтобы не сообщить, что они уже виделись с Либерманами, а на следующей неделе идут к ним на party . Пауза, а потом веселый смех: «Ну, значит, там и увидимся».

Party у Либерманов стоит того, чтобы описать его, как бал у Вобьесара в «Мадам Бовари», не упуская ни малейшей подробности – ни чайной ложечки, ни канделябра. Мне бы хотелось это сделать, но я таким мастерством не владею. Скажу лишь, что вечеринка происходила в огромном пентхаусе в Верхнем Ист-Сайде, а списки приглашенных, как в светской хронике журнала Vogue , представляли собой идеальное сочетание богатства, власти, красоты, славы и таланта. Елена и Эдуард, введенные дворецким в салон, думают каждый о своем: она – о том, что отныне целью ее жизни становятся поиски своего места в этом мире, он – о том, как бы стереть этот мир с лица земли. И все же, пока этот мир еще существует, любопытно будет посмотреть на него вблизи, упиваясь сознанием того, что, отправившись в путь из Салтовки, он сумел сюда добраться. Никто из его тамошних корешей никогда не видел и не увидит подобных интерьеров. И никто из гостей Либерманов и понятия не имеет о том, что такое Салтовка. Только он бывал и там и здесь, и в этом – его сила.