Лимонов - Эммануэль Каррер

На самом деле поначалу казалось, что так все и будет. Либерманы обожают все русское, им нравится молодость и нахальство четы Лимоновых, они к ним привязались. В первые месяцы их приглашают и на другие вечеринки, не менее роскошные, где можно встретить Энди Уорхола, Сьюзен Сонтаг, Трумэна Капоте, не говоря уж о политиках всех мастей. Однажды Татьяна представила Елену великому фотографу Ричарду Аведону, который оставил ей свою карточку и разрешил звонить; в другой раз она познакомила ее с Сальвадором Дали, и тот на английском (почти таком же плохом, как и у Елены) объявил, что очарован ее «восхитительным маленьким скелетиком» (она и вправду стройна до худобы) и обещает сделать ее портрет, возможно, с Грейс Джонс. Как-то Либерманы увозят их с собой на уик-энд – на заднем сиденье, как детей, – в свое поместье в Коннектикуте. Зайдя в студию, где томная, склонная к депрессиям дочь Татьяны пытается овладеть писательским ремеслом, Эдуард задается недоуменным вопросом: какие книги могут родиться в подобной обстановке, комфортной и безмятежной, но, с его точки зрения, совершенно бесплодной? Чтобы написать что-то интересное, размышляет он, нужно сначала пережить что-то интересное, на собственной шкуре испытать несчастье, бедность, войну, но он остерегается высказать свою мысль, благоразумно восхищаясь пейзажем, убранством дома и поданным на завтрак вареньем. Они с Еленой – двое очаровательных русских, две хорошенькие домашние собачки, но выходить из этого амплуа пока рано: он это понял, позволив себе замечание, что Бродский вообще-то не чужд тщеславия, хотя любит играть роль человека не от мира сего. Татьяна остановила его реплику движением бровей: даже это показалось им неуместным.

Возвращаясь после уик-энда, Либерманы высаживают их возле их дома: Алекса забавляет, что они живут на одной улице – на Лексингтон-авеню: «Ну вот, оказывается, мы соседи», но только одни живут в пентхаусе на уровне Пятой авеню, а другие – в номере 233, в самом низу даунтауна . Между этими кварталами такая же разница, как в Париже между аристократической авеню Фош и Гут-Дор, районом, населенным арабами и африканцами. Пара богатых стариков хочет посмотреть, как живет пара молодых бедняков: они называют очаровательной крошечную комнатушку, окно которой выходит на мрачный двор, а в кухне и ванной кишмя кишат тараканы. Однако даже обидчивому Эдуарду их комментарии не кажутся неприличными. Скорее это попытка ободрить его и Елену, потому что Либерманы – по крайне мере, он – тоже знавали трудные времена, и Алекс кажется вполне искренним, когда замечает, возможно думая о приемной дочери: «Нормально, нормально, начинать нужно именно так. Когда ты молод, надо драться и голодать, иначе ничего не добьешься».

Несколько дней спустя он прислал им телевизор – это поможет быстрее выучить язык. Включив его, они увидели на экране Солженицына: в качестве гостя популярного talk show он читал Западу очередную нудную проповедь, бичуя язвы разлагающегося общества. С этим связано одно из лучших воспоминаний Эдуарда в его жизни: он трахнул Елену в зад прямо на глазах у бородатого пророка.

2