Лимонов - Эммануэль Каррер

Кроме писания статей для Telerama , я вел на частном радио еженедельную передачу и, когда вышла книга «Дневник неудачника», пригласил Лимонова к себе в эфир. Я заехал за ним на мотоцикле. Он жил в квартале Маре, в небольшой квартире, обставленной по-спартански, где на полу стояли гантели, а на столе, рядом с пишущей машинкой, пружинный аппарат для укрепления мышц рук. Стриженный под бобрик, в черной майке, плотно обтягивающей развитые мышцы груди и рук, он был похож на десантника, но десантника странного: на нем были очки в роговой оправе, а в выражении лица сквозило что-то неожиданно детское. На фотографии, иллюстрировавшей статью, которую я посвятил его книге, Лимонов был изображен с ирокезским хохлом на голове и в полном прикиде панка, уже вышедшем из моды: видимо, он обзавелся им сразу по приезде во Францию. Поэтому первое, что я от него услышал, был упрек, что мы могли бы найти фото и посвежее: должно быть, это его и вправду расстроило.

От той передачи мне почти ничего не запомнилось. Я отвез его домой, и мы расстались, даже не выпив на прощанье и не договорившись о дальнейших встречах. И все же своих первых знакомых в Париже он приобрел именно так. Многие из них были, как и я, журналистами-фрилансерами, ведущими на местных радиостанциях или начинающими издателями. Молодые люди от двадцати до тридцати, которым понравилась его первая книга, брали у него интервью, чтобы познакомиться поближе, а потом отправлялись выпить или пообедать, развлекались вместе, становились приятелями. Он приехал недавно, никого здесь не знал, плохо говорил по-французски и очевидно нуждался в таких связях. Благодаря Тьерри Мариньяку, Фабьен Иссартель, Доминику Голтье и моему другу Оливье Рубинштейну он довольно быстро влился в тесный кружок модной парижской тусовки: вернисажи, коктейли у издателей, вечера в клубе Palais и ночи в клубе Bains-Douches . Я не был членом этой компании – из робости, которую маскировал под презрение. Грустно признаваться, но я никогда не был в Palais . После первой встречи я иногда встречал Лимонова, главным образом на вечеринках у Оливье. Мы здоровались, перекидывались парой слов. Он занимал в моих мыслях много места, а я в его, думаю, очень мало, и потому я был потрясен, встретив его через двадцать пять лет в Москве и поняв, что он прекрасно помнит обстоятельства нашего знакомства, ту передачу на радио и даже мой мотоцикл. «Красная “хонда 125”, верно?»

Абсолютно верно.

Первые годы, проведенные Лимоновым в Париже, были, как мне кажется, лучшими в его жизни. Только что, с огромным трудом, ему удалось выбиться из нищеты и безвестности. Появление «Русского поэта», а потом «Дневника неудачника» сделало его местной знаменитостью, причем он был популярен как раз у той части публики, которая была ему ближе: не столько у крупных издателей и серьезной прессы, сколько у чуткой к модным веяниям молодежи, быстро оценившей его своеобразную манеру одеваться, корявый французский и спокойную провокативность речей. Злые шутки по поводу Солженицына, тосты за Сталина – именно это и хотели слышать в определенную эпоху завсегдатаи определенных кругов, которые, устав от политического рвения, с одной стороны, и осознав бессмысленность пофигизма – с другой, с удовольствием погрузились в цинизм и холодную пустоту. Советский стиль вызывал восхищение у пост-панков даже в одежде: они обожали массивные очки в роговой оправе – стиль Политбюро, комсомольские значки и фотографии Брежнева, взасос целующегося с Хонеккером, и Лимонов был сначала изумлен, а потом взволнован, увидев на ногах у супермодного стилиста пластиковые ботики с кнопками-пуговицами – в точности такие же, какие носила его мать в Харькове, в начале пятидесятых.