Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Медбрата зовут Игон Шлендер. Он худощав, сердит и родом из Гладдистона – понятия не имею, где это, а он не признается. Игон ведет себя покровительственно, его явно уговорили на эту беседу, и он явно готовится услышать от меня бесчестный ответ. Я без колебаний говорю, что не женат и дома меня никто не ждет. Что нет никаких препон, будь то социальных или юридических, чтобы честная женщина и верная его подруга, сестра Ли, стала моей женой, однако я отдаю себе отчет, что постнаркозный бред идиота не может быть серьезным основанием для брака, поскольку на шаг этот надо решаться в трезвом уме и с четким пониманием последствий, ведь «любить» – это действие, глагол, дело выбора, его можно пообещать и исполнить, тогда как «влюбленность» – штука тонкая и неуловимая, она приходит и уходит по воле ветра и времен года.

Я говорю, что я очень, очень хочу пойти на свидание, если это можно устроить, и да, я с радостью прочту записку сестры Ли.

Игон Шлендер делает очень серьезное лицо. Он задумчиво смотрит в пустоту за моим плечом, все взвешивает, достает из внутреннего кармана маленький конверт сливочного цвета – уж не знаю, какими правдами и неправдами эта женщина раздобыла канцелярские принадлежности, – и дает его мне. Он ничем не пахнет – только чистой бумагой. До меня доходит, что сестра Ли не пользуется духами на работе, даже если они у нее есть. Она постоянно моется, постоянно обеззараживается. Ее запах – это отсутствие запаха, дух самого госпиталя. Но в складках бумаги наверняка остался тихий шепоток ее тела, масел ее кожи, пота. Я принюхиваюсь и, кажется, что-то чувствую… едва уловимая дымка чего-то цветочного, труда и заботы. Персик и латекс.

Почерк у нее мелкий и аккуратный. Это почерк человека, не считающего себя артистической натурой, ему важно лишь быть понятым. Никаких завитушек, лишних палочек. Соединения плавные, однако буквы строго и точно разделены мимолетными колебаниями. Чернила черные. Ручка не шариковая, а перьевая – видимо, она бережет ее для переписки с домом, потому что перо нипочем бы не выдержало суровых сестринских будней, тем более здесь, на Выборной Арене.

«Ты спросил, выйду ли я за тебя замуж. Тогда я не знала, впрочем, и сейчас не знаю ответа на твой вопрос. Я не знаю тебя, и это первая причина, почему мне надо сходить с тобой на свидание. Вторая причина такая: если в ближайшее время меня кто-нибудь не насмешит, я воткну скальпель в старшего офицера медицинской службы, когда он опять попросит сортировать для него больных. Однако ты должен помнить о риске; сам факт, что я пишу письмо незнакомому человеку, позвавшему меня замуж под капельницей, говорит о том, как размыты мои представления о приличиях. А поскольку я измождена, взбешена, страдаю бессонницей и мечтаю о жестокой расправе над безобидным старым распутником, всего лишь пытающимся делать все возможное в этих невозможных условиях, вполне вероятно, что на почве переутомления у меня разовьется легкий психоз, и я стану даже менее выгодной партией, чем солдат, который, согласно его медицинской карте, побывал в огне, под колесами, неоднократно переболел местными заразами, подвергся нападению бешеного кота и в довершение всего был взорван своими же людьми.

Имея в виду эти незначительные поправки, позволь прояснить: если ты пригласишь меня на свидание, я скажу «да». Надеюсь, это поможет тебе избавиться от лишних сомнений.

Ли».