Слезы темной воды - Корбан Эддисон (2015)

И тут он заметил рояль в углу комнаты. Пол остановился.

– Это «Безендорфер». Я такие только в концертных залах видел.

– Да, – с удивлением подтвердила она. – Вы играете?

Он кивнул и подошел к инструменту, восхищаясь его совершенством. На подставке стояли ноты. Это был Ноктюрн Ми-минор, сочинение 9 № 2 Шопена.

– Это одно из самых красивых произведений для фортепиано из всех когда-либо написанных, – сказал он с легкой улыбкой. – Когда я его играю, мне все время начинает казаться, что оно попало к нам из какого-то другого мира.

Он посмотрел на Ванессу и опешил, увидев ее лицо. Вся ее настороженность исчезла. Она стояла и смотрела на него, пока молчание не сделалось неловким. А потом она произнесла слова, которых он от нее ожидал меньше всего:

– Не сыграете для меня? Мне очень хочется снова его услышать.

Минуту он не двигался, просто смотрел на нее, сбитый с толку вскипевшими в нем чувствами. Дело было не в самой просьбе, какой бы трогательной она ни была. Дело было в тоне, которым она ее произнесла, в нежности ее голоса, в том, как на ее лицо падал свет, снимая с него вуаль боли и обнажая ее женственность. Он оказался не готов к той красоте, которая открылась ему. Ему не хотелось отводить от нее взгляд.

– Почту за честь, – наконец промолвил он.

Он сел на банкетку и расставил руки над клавишами. К своему великому изумлению, Пол почувствовал, что они дрожат. Он уже и забыл, когда в последний раз нервничал. Это из-за рояля? Из-за ноктюрна? Из-за того, как Ванесса на него смотрела? Он закрыл глаза и забыл обо всем, как в детстве учила его мать. Это был ее дар ему, его алхимический инструмент, эти восемьдесят восемь нот, которые превращают свинец этого мира в крупицы золота. Фортепиано было его спасением в самые мрачные дни после убийств. Оно говорило за него, когда у него не было слов.

Он положил пальцы на клавиши и начал играть. Ноктюрн, как всегда, подхватил и понес его, наполняя ощущением полета сквозь облака и полной свободы. Но «Безендорфер» не был пассивным партнером. Он придавал кристальную чистоту регистру, невесомую легкость самому действу – особенно в трелях и пассажах, – что возвышало исполнение до совершенно нового уровня. Четыре минуты он словно находился в другом, идеальном мире, где Дэниел Паркер был жив, а Квентин здоров, где сердце Ванессы не было разбито на тысячу осколков, а Меган не уничтожала себя, чтобы спасти своих клиентов от судьбы Кайла, где он не был таким одиноким, неудачником во всем самом важном.

Сыграв последнюю ноту, он открыл глаза и увидел, что Ванесса плачет. А потом он увидел то, от чего у него захватило дух. Рядом с ней стоял Квентин. Он тоже наблюдал за исполнением. Пол никогда не видел парня вблизи. У него был материнский вздернутый нос и округлый подбородок, глаза той же формы, но волосы темнее, а радужные оболочки не зеленые, а карие. Он, слегка прихрамывая, подошел к роялю и положил руки на крышку.

– Вы хорошо играете, – ровным голосом произнес он. – Мне… понравилось. Как вас… зовут?

Пол встал и протянул ему руку:

– Пол. Рад с тобой познакомиться.

Юноша озадаченно посмотрел на него. Потом взгляд его опустился, как будто он задумался. Наконец он снова поднял глаза.

– Вы были там… верно? Я узнал… ваш голос.

– Да, – кивнул Пол.

Квентин крепко пожал ему руку:

– Спасибо. Жаль… папы нет… Он бы тоже вас поблагодарил.

Пол услышал, как Ванесса тихо плачет за спиной сына. Прикрывая рот рукой, она смотрела вниз. Он поморгал, прогоняя собственные слезы. Пол и не помнил, когда был в последний раз так растроган.

– Пожалуйста, – проронил он, не зная, что еще добавить.

– Можно мне? – спросил Квентин, указав на рояль.

– Конечно. – Пол отошел в сторону, уступая место юноше.