Слезы темной воды - Корбан Эддисон (2015)

Взглянув на Ванессу, он увидел на ее лице изумление. Ему подумалось, что, наверное, это первый раз, когда Квентин решил что-то сыграть после перестрелки. «О боже, – подумал он, – пусть он вспомнит. Пусть правильно сыграет все ноты».

И он сыграл. Все до единой. Квентин исполнил ноктюрн по-своему. Гениально. Его техника намного превосходила технику Пола. Чем дольше он играл, тем больше экспрессии вкладывал в музыку. В конце, когда долгая последовательность шестнадцатых нот увела его в верхнюю часть регистра, его лицо изменилось и он начал криво улыбаться. Точно внутри у него загорелся свет. Он вдруг стал совсем другим, как будто его душа очнулась после долгого сна.

Когда последняя нота затихла, он повернулся к матери и сказал:

– Мама, я все еще… могу. Я не забыл… как играть.

Ванесса начала смеяться и плакать одновременно. Она подошла к банкетке, обняла сына и прошептала:

– Я знаю, милый. Это прекрасно.

Миг был полон настолько глубоких и личных чувств, что Полу пришлось отвернуться. Он прошел через гостиную к стеклянным дверям на террасу, увидел двор, пруд, лес и лодочный причал на поблескивающей в солнечных лучах реке. Вскоре Квентин начал новый ноктюрн – «Лунный свет» Дебюсси. Когда ноты наполнили воздух несравненной красотой, ему пришла в голову мысль: «Дэниел, где бы ты ни был, надеюсь, ты это слышишь».

Ванесса

Аннаполис, штат Мэриленд

11 марта 2012 года

Закрывая дверь за Полом, Ванесса чувствовала себя так, будто ступает по воде. Квентин перешел к величественному «Notturno» Грига, композиции, которую она любила за ее мелодическую ткань и техническую виртуозность. Игра его не была безукоризненной, как когда-то, – он слегка сбивался с ритма на быстрых трелях, – но несовершенство не имело никакого значения. Само звучание казалось ей чудом.

Она медленно вошла в гостиную, надеясь сохранить волшебство мгновения, но Квентин так сосредоточился на клавишах, что не замечал ее. Она села в бельгийское кресло и стала наблюдать за ним со стороны. Страсть в его глазах зачаровывала ее почти так же, как его мастерство. Годы прошли с тех пор, когда он в последний раз играл с таким чувством. Как будто ему снова было двенадцать и каждую свободную минуту, не занятую школой или яхтой, он посвящал изучению великих композиторов. Фортепиано было его первой любовью, еще даже до моря. Видеть, как он заново его открывает, – особенно сейчас, когда его будущее висело на волоске, – было столь чудесно, что Ванесса с трудом верила своим глазам.

Когда песня закончилась, она похлопала и вытерла слезы.

– Ты так здорово играешь. Ариадне наверняка понравится.

Квентин обратил на нее задумчивый взгляд:

– Хочешь… присоединиться?

Вопрос застал Ванессу врасплох. Не то чтобы она об этом не задумывалась – пока он играл, она посматривала на скрипку с вожделением, – но не хотела навязываться.

– У нас мало времени, – сказала она, взглянув на часы. – Ее самолет приземляется через час.

– «Beau Soir»[43], – не отступался он. – Это всего… три минуты.

– Подходящий выбор, – улыбнулась она. Какой «чудесный вечер» будет сегодня! Она подошла к скрипке и положила инструмент под подбородок. – Если ты готов.

Он встретил ее взгляд и кивнул. А потом начал играть.

* * *

Зал прибытия международного аэропорта имени Даллеса – место безликое, тесное и скучное, но Квентин не обращал на это внимания. Он ждал у самой стойки, засунув руки в карманы кожаного пиджака, равномерно распределив вес и широко улыбаясь. Ванесса, переполненная головокружительным ощущением радости, стояла рядом. Что-то произошло у него внутри, что-то глобальной важности. Глядя на него сейчас, она с трудом узнавала депрессивного ворчуна, с которым уживалась вот уже почти месяц. «Пол Деррик, – удивлялась она. – Кто бы мог подумать, что он принесет нам такой дар?»