Курс любви - Ален де Боттон (2016)

Для мужчины же с милым лицом дела становятся еще более запутанными. Наверное, не случайно Рабих все больше и больше сознает добродетель своей жены. Замечает, как нелегко ей почти со всем, что она делает. Каждый вечер она часами помогает детям выполнять домашние задания; она помнит, когда у них контрольные на орфографию; репетирует с ними их роли в школьных пьесах и ставит заплатки им на брюки. Она опекает сироту с изуродованной губой в Малави[40]. У Рабиха на внутренней стороне щеки образуется язва, и его жена (безо всяких просьб) покупает целительный гель и привозит его ему на работу. Она замечательно справляется с тем, чтобы выглядеть намного отзывчивее, чем он, что вызывает в нем и чрезвычайную благодарность ей, и – на ином уровне – совершенную ярость. Ее великодушие, кажется, выставляет напоказ его несоответствие и с каждым днем делается менее выносимым. Рабих выбит из колеи. Он грубит Кирстен в присутствии детей. Он еле ногами ворочает, занимаясь мусором и бельем. Он жалеет, что она в ответ не устраивает ему хоть каких-нибудь гадостей, с тем чтобы ее мнение о нем казалось более соответствующим его чувству собственной значимости. Однажды поздним вечером, уже после того, как они улеглись в постель, а Кирстен что-то говорила про ежегодный техосмотр автомобиля, душевное расстройство Рабиха достигает пика.

– О, шины я перемонтировала… очевидно, делать это нужно где-то каждые полгода, – говорит она, даже не отрываясь от чтения.

– Кирстен, зачем тебе вообще этим заниматься?

– Ну так, смысл, может, и есть. Если этого не сделать, пользоваться авто опасно, так механик сказал.

– Знаешь, ты меня пугаешь.

– Пугаю?

– Тем, что ты такая… такая организованная, так все планируешь, такая чертовски благоразумная во всем.

– Благоразумная?

– Тут все кругом глубоко разумно, рационально, разработано, вымуштровано… как будто на все составлено расписание от нынешнего дня до времени, когда мы умрем.

– Я не понимаю, – говорит Кирстен. На ее лице выражение чистого недоумения. – «Вымуштровано»? Я ездила наладить машину – и сразу я злодейка в каком-то антибуржуазном изложении, какое ты мысленно прокручиваешь?

– Да, ты права. Ты всегда права. Просто диву даюсь, откуда в тебе талант такой дать мне почувствовать, что я безумец, ужасный. Я только сказал, что все тут кругом очень хорошо упорядочено.

– Мне казалось, тебе нравится порядок.

– Мне тоже так казалось.

– «Казалось», в прошедшем времени?

– Упорядоченность вполне способна начать казаться омертвелой. Даже надоедливой. – Рабих уже не в силах сдерживаться. Он решается высказать самое худшее, попробовать разнести отношения вдрызг, чтобы убедиться, настоящие ли они и стоят ли доверия.

– Ты как-то совсем неприятно говоришь об этом. И мне не кажется, что порядок надоедливо. Мне жаль, что этого нет.

– Есть. Мне уже надоедает. И тебе тоже уже надоедает – на тот случай, если ты не заметила.

Кирстен смотрит прямо перед собой, глаза ее расширены больше обычного. Она поднимается с кровати с молчаливым достоинством (ее палец по-прежнему на том месте книги, где она читала) и выходит из комнаты. Рабих слышит, как она спускается по лестнице, а затем захлопывает за собою дверь гостиной.

– Откуда в тебе этот талант заставить меня чувствовать себя чертовски виноватым за все, что я делаю? – кричит он ей вслед. – Святая Кирстен… – И он топает ногой по полу с достаточной силой, чтобы ненадолго разбудить свою дочь в комнате внизу.

После двадцатиминутных раздумий Рабих следует за Кирстен вниз. Она сидит в кресле возле лампы, накинув на плечи одеяло. Когда он входит, она не поднимает глаз. Он садится на диван и роняет голову на руки. За дверью рядом, на кухне, холодильник звучно дрогнул, когда термостат запустил мотор.