В плену желания - Джорджетт Хейер (1962)

Непринужденность царила и за вторым поздним ужином. Обильное угощение вкупе с семью милями дороги, отделяющими Рейвенхерст от дома Тэтчемов, помогли хозяйке уговорить их остаться на ночь. Что же до обилия блюд, созданных кулинарным гением мистера Долиша, начиная от омаров и заканчивая разнообразными пирожными, желе и кремами, которые младшие члены компании поглощали с нескрываемой прожорливостью, то здесь никого уговаривать не пришлось. Первыми ко сну отошли Тэтчемы. Мистер Эдвард Тэтчем, глядя на хозяйку с юношеским обожанием, заявил, что он провел чудеснейший вечер, и галантно поцеловал ее руку. Леди Денвилл проводила свою невестку и Кресси до их спален. Киту же пришлось возвратиться к заставленному недоеденными блюдами столу, за которым восседали оставшиеся джентльмены. Эмброуз пребывал в хмуром расположении духа – отец отчитал его за то, что тот выпил рюмку крепкого, выдержанного коньяка, предложенного ему хозяином дома. После этого Козмо принялся произносить себе под нос речь, предназначавшуюся сэру Бонами, а тот, пропуская слова зануды мимо ушей, наслаждался букетом своего бренди, изредка кивая головой для того, чтобы мистер Клифф поверил, будто он внимательно слушает его.

При появлении Кита сэр Бонами устремил взгляд своих маленьких глазок в его сторону и произнес:

– Отличный ужин и весьма приятный вечер.

– Спасибо, сэр, но это целиком и полностью заслуга моей матушки, – сказал Кит.

– Совершенно верно! Абсолютно точно! Изумительная женщина! Равной ей на свете просто не существует, – произнес сэр Бонами. Толстяк слегка приподнялся в своем кресле, стараясь дотянуться до кармана, в котором лежала его табакерка. – К тому же столь же прекрасна, как и в тот первый день, когда я увидел ее… Нисколько не постарела… Вас тогда и на свете еще не было…

Вспомнив, что ему советовал Фимбер, Кит выудил из кармана табакерку, заблаговременно припасенную для такого случая, открыл крышку и протянул ее сэру Бонами.

– Не угодно ли попробовать моего табака, сэр? – спросил молодой человек.

Кит тотчас же понял, что допустил какую-то оплошность. На несколько секунд ничего не выражающий взгляд джентльмена остановился на табакерке и только после этого переместился на лицо человека, протягивающего ее.

– Красивая табакерка… Сдается, вы купили ее в Париже, когда ездили навестить брата? – произнес сэр Бонами.

– Сдается, да, – согласился Кит.

Ни один мускул на его лице не дрогнул. Сэр Бонами взял понюшку табака.

– Работа Бернье, – со знанием дела произнес он. – Вы показывали мне ее после возвращения.

Кит промолчал.

Когда чуть позже сэр Бонами навестил Кита в огромной комнате, традиционно служившей спальней графам Денвиллам, тревога молодого человека лишь усилилась. Фимбер как раз снимал с него сюртук, а толстяк к этому времени уже успел освободиться от железных объятий своего корсета и жестко накрахмаленного воротничка, облачившись в халат из плотной парчи столь богатой расцветки и столь оригинального фасона, что его объемистая фигура вследствие этого стала еще более импозантной и величественной.

– Хочу перекинуться с вами парой слов, – заявил он.

Фимбер с бесстрастным выражением лица удалился в гардеробную.

– Чего изволите, сэр? Что-нибудь не в порядке? – чувствуя, как теряет почву под ногами, произнес Кит.

– Табак пересушен, – хмуро взирая на молодого человека, промолвил сэр Бонами.

– Господи! Неужели пересушен? Прошу простить меня за эту оплошность.

– Хочу, чтобы вы вняли моим предостережениям, мальчик мой, – игнорируя реплику Кита, произнес сэр Бонами. – Не знаю, что за проказу вы затеяли (это не мое дело), но коль намереваетесь и впредь дурачить людей, притворяясь лордом Денвиллом, то не предлагайте пересушенный табак и не открывайте табакерку двумя руками.

– Вот оно что, – хмыкнул Кит. – Я понял, что выдал себя, но не знал, каким образом.