Танцующая в Аушвице - Паул Гласер (2010)

Многие из тех, кто оказался тогда в лагерях, со временем становились пассивными и могли только жаловаться. Тому было множество причин. Но в письмах Розы нет ничего такого. Мне кажется, что Роза всегда пыталась сама режиссировать свою судьбу, стремилась улучшить условия своей жизни и умела наслаждаться моментом. Особенно ей это удавалось в Вестерборке. В Вюгте обстоятельства ужесточились. Хотя здесь она стала старостой барака и именно в Вюгте сподвигла товарищей по несчастью заняться спортом и организовать кабаре, встречный ветер порой и ее сбивал с ног. Она считала этот лагерь воплощенным безумием, безумием безжалостным, адом — с постоянно меняющимися правилами приема посылок, многочасовыми стояниями на так называемых перекличках и крайне затрудненным общением с внешним миром.

В одном из своих избежавших цензуры писем Роза рассказывала о том, как жестоко разлучают родственников. То, что произошло в Вюгте 7 июня 1943 года, крайне угнетающе подействовало на настроение заключенных. Должно быть, разыгрывались ужасные сцены, когда близкие люди расставались друг с другом. “В течение двух дней, — прочел я, — все малолетние дети и их матери, общим числом в 3000 человек, были посажены на поезд и отправлены в Собибор. Больше о них никто никогда не слышал”.

В обоих лагерях Роза сумела наладить связь с миром по ту сторону колючей проволоки и оставалась в курсе происходящего на свободе. В Вестерборке главным источником информации был высокопоставленный эсэсовский офицер, с которым она завела близкие отношения. Но и в Вюгте у нее получилось наладить своего рода информационную сеть. В книге “Подпалины” одна из ее подруг по несчастью[68] описывает жизнь Розы в лагере Вюгт. Рассказывая о многочисленных подозрениях и слухах, циркулировавших в лагере, автор замечает: “Как так получилось, что Роза сумела рассказать о многих слухах как о свершившихся фактах, которые впоследствии и в самом деле подтвердились?” Супруги, обнаружившие переписку Розы и мефрау Колье, вскоре написали мне письмо, дав мне увидеть еще одну искорку того мира, в который я пытался войти: “Прошлым летом мы встретили женщину, которая тоже сидела в Вюгте и работала в «Филипс-команде», — писали они. — Она хорошо помнила Розу. Помнила, как та была хороша собой, как пела и танцевала”.

После семи месяцев в Вюгте Роза была этапирована в Аушвиц. В тот момент она работала в “Филипс-команде”, но это не помогло. Почему это случилось с Розой, не слишком понятно. Чересчур увлеклась режиссурой? Заигралась? Это было наказанием или ее просто отправили в лагерь смерти с другими еврейскими женщинами? Об этом нет ни слова в ее письмах.

Я сделал с писем несколько копий и послал их сестре и братьям. Потом мы созваниваемся и на очередном семейном дне рождения впервые все вместе обсуждаем историю Розы. Однако — недолго и без энтузиазма, которым обычно сопровождается любопытство, вызванное сделанным открытием. Моя сестра и братья с явным трудом переваривают новую информацию. Им надо к ней привыкнуть. Очень скоро мы переключаемся на другие темы. Отпраздновав день рождения, все мы отправляемся по домам, каждый к своей повседневной жизни, к детям, к работе.