Танцовщик - Колум Маккэнн (2003)

Спустя месяц я написала Руди о том, какой резкий поворот произвела моя жизнь, каким она пошла скорым ходом. Но письмо не отправила. Зачем? Я стала матерью. И с довольством принимала теперь седину в моих волосах. Мы с Колей спустились к Фонтанке. Он ехал на вихлястом велосипеде, найденном нами возле мусорного бака, далеко от меня не отъезжал. Мы направлялись в Минобрнауки, сообщить о наших успехах.

Посмотрел «Все в семье», потом поехал на такси к Джуди и Сэму Пибоди (такси 2,50 доллара). Пришел Нуриев, выглядел ужасно — по-настоящему старым. Похоже, ночная жизнь его все-таки доконала. С ним был его массажист. Массажист и одновременно что-то вроде телохранителя. Направляясь туда, я этого не знал, но Нуриев сказал Пибоди, что, если появится Моника Ван Вурен, он уйдет. Говорит, что она его использует. Нет, он ужасен. Когда он был никем и даже не мог поселиться в отеле, Моника дала ему кров, а теперь он говорит, что она использует его. Негодяй, просто негодяй. В 1.30 Эберштадты решили уйти, и я подвез их (такси 3,50 доллара).

Дневники Энди Уорхола Воскресенье, 11 марта 1979

3

Париж, Лондон, Каракас, 1980-е

Мсье спал, город был тих, я с ранних лет любила его таким, я стояла у окна, вдыхала запах Сены, иногда он неприятен, но в то утро от реки веяло свежестью. На кухне пеклись печенья, и два аромата смешивались в воздухе.

В девять утра ветер принес на набережную звон колоколов Святого Фомы Аквинского. Пока я ждала пробуждения мсье, чайник закипел в четвертый раз. Обычно мсье позже девяти не залеживался, как бы поздно ни возвращался домой. Я всегда знала, есть ли с ним кто-нибудь, потому что в этих случаях по креслам бывали разброшены пиджаки и другая одежда. Однако в то утро гостей не было.

Я сняла чайник с плиты, в спальне мсье что-то громко стукнуло, потом проигрыватель заиграл там Шопена.

Когда годы назад я поступила на службу к мсье, он привычно выходил из спальни в одних трусах, однако я подарила ему на день рождения белый купальный халат, и в знак признательности мсье стал надевать его по утрам. (У него десятки шелковых пижам и красивых тибетских мантий, однако он никогда их не носит, а выдает гостям, которые неожиданно решают остаться на ночь.) Я ополоснула заварочный чайничек горячей водой, насыпала заварку и вернула большой чайник на плиту, на слабый огонь. Появился мсье, поздоровался со мной, как обычно широко улыбаясь. Простые радости жизни все еще доставляли ему удовольствие, редко выпадало утро, когда он не подходил бы к окну и не набирал полную грудь воздуха.

Я всегда считала, что молодой человек с неограниченными средствами — ему было в то время сорок два года — ничего, кроме счастья, испытывать не может, однако случались дни, когда небо словно придавливало мсье, и я оставляла его предаваться мрачным мыслям.

В то утро он зевнул, потянулся. Я поставила на стол чай и печенье, а мсье сообщил, что уйдет сегодня позже обычного. Сказал, что ждет гостя, обувного мастера из Лондона, визит этот он хотел сохранить в тайне, поскольку в Париже хватало танцоров, которые также могли претендовать на время мастера.

Утренние визитеры случались у нас не часто, я забеспокоилась, хватит ли нам печенья и фруктов для угощения, но мсье сказал, что уже много раз встречался с этим обувщиком, человек он простой и ничего, кроме чая и тостов, ему не потребуется.

Я знала многих англичан, поскольку моя тетушка еще за двенадцать лет до войны служила на Монмартре экономкой в доме известного актера. Английский язык всегда поражал меня присущей ему учтивостью, однако со временем я стала отдавать предпочтение русскому характеру с его требовательностью и умением просить прощения, мсье проявлял эти качества совершенно открыто. Он мог, к примеру, сильно повысить голос, если мясо оказывалось переваренным, но после извинялся за свой дурной нрав. Со временем вспышки мсье, а их случалось немало, стали даже нравиться мне.