Танцовщик - Колум Маккэнн (2003)

Готовя на кухне еду на вечер, я наблюдала за его работой. Он надевал туфли на руку, будто перчатки, что-то подрезал острым ножом. Казалось, что он дичь потрошит. Шил уверенно, быстро. В какую-то минуту, ожидая, когда подсохнет клей, он оглядел сквозь очки комнату. Мсье был ценителем изобразительного искусства, особенно нравились ему нагие мужчины девятнадцатого столетия. Похоже, обувному мастеру они действовали на нервы. Он встал, осмотрел мраморный торс в центре гостиной. Постукал по нему пальцами, а отвернувшись и встретившись со мной взглядом, вздрогнул.

— Мсье знает толк в искусстве, — сказала я.

Мастер пробормотал что-то и снова принялся за работу. В мою сторону он больше не глядел, но после полудня, похоже, испытал, возясь с одной из туфель, какие-то затруднения — скрипнул зубами и головой покачал. Я принесла ему чай, спросила, все ли у него ладится. Он достал из жилетного кармана часы, взглянул на них и ответил:

— Работы еще очень много.

Странная у него была улыбка. Когда она растекалась по лицу, начинало казаться, что в душе его наступил совершенный покой. Он посидел, прихлебывая чай, еще раз посмотрел на карманные часы, потом вздохнул и сказал, что, пожалуй, не успеет покончить с работой до рейса, которым хотел улететь.

— Вы, я полагаю, не знаете, есть ли поблизости приличный отель? — спросил он.

— Мсье будет настаивать, чтобы вы остановились здесь.

— О нет, не могу.

— У нас две запасные спальни.

По-видимому, мысль о необходимости ночевать в нашем доме сильно его расстроила. Он потер ладонью загривок и повторил, что предпочел бы маленький отель, что не хочет доставлять мсье беспокойства. А затем закрыл чемоданчик и ушел на Монмартр, в названный мной небольшой пансион.

Мсье вернулся с репетиции в пять пополудни. Я наполнила для него ванну. Он любил очень горячую.

Снимая одежду, в которой он репетировал, мсье спросил про обувщика. Я рассказала, что произошло, мсье остался невозмутимым и просто пошел купаться.

Тем временем я поджарила бифштекс с кровью, мсье всегда съедал такой за несколько часов до выступления.

Наполовину расправившись с мясом, он вдруг поднял повыше нож и указал им на меня:

— Позвоните мистеру Эшворту в отель и скажите, что я оставлю ему в театре билет на сегодняшний спектакль, а после он присоединится к нам за ужином.

Мне пришло в голову, что за столом окажется тринадцать человек. За время моего знакомства с мсье он становился все более суеверным — заразился от мадам Фонтейн. Но я решила ничего ему не говорить, зная, что ближе к вечеру мсье, скорее всего, пригласит кого-нибудь еще. (Каплуна я предусмотрительно купила такого, что хватило бы и на семнадцать человек.)

Я позвонила. Портье отеля ворчливо сообщи, что телефонные аппараты у них в номерах отсутствуют, а он может лишь принять от меня сообщение, поскольку из служащих в отеле сейчас только он один и есть. Я упрашивала его подняться в номер, даже имя мсье упомянула, однако на портье оно впечатления не произвело. Мне оставалось только одно — самой отправиться в отель.

Я торопливо покончила с приготовлениями к ужину, наполнила для мсье термос горячим чаем с медом и поехала в такси на Монмартр. Стояло лето, вечереть еще не начало. Напротив отеля был разбит крошечный скверик, и там на траве я увидела обувного мастера, работавшего в уютном одиночестве. Картина эта застала меня врасплох: он надел шляпу и казался помолодевшим. Я перешла улицу. Увидев меня, мастер побагровел, сгреб туфли в кучу и засунул в карман пиджака ножницы.

— Мистер Эшворт.

— Том, — ответил он.

— Мсье попросил меня кое-что передать вам.

Когда я рассказала ему о приглашении, Том покраснел еще пуще.

— О.