На пороге чудес - Энн Пэтчетт (2011)

Сказано это было из тщеславия, так как Ален Сатурн, с его редеющей седой шевелюрой, огромными белыми бровями и узловатыми лодыжками, казался отнюдь не моложе доктора Свенсон. А если и казался, то только благодаря своей молодой жене.

— Энник пришла к доктору Раппу гораздо раньше. Они были, скажем так, неразлучны в экспедициях.

— Энник отбирала парней для участия в грибных ритуалах, — снова вмешалась Нэнси. — Только парней. Она проводила собеседования в кабинете доктора Раппа в Гарварде. У знаменитого ученого не было времени на такие мелочи. Энник и взяла в экспедицию Алена.

Марина представила себе тогдашнего Алена — высокого и нескладного студента с рюкзаком на спине.

— Вы тоже знали доктора Раппа? — спросила она у Нэнси.

Та хмыкнула и намазала кремом ключицу, сунув руку за ворот рубашки.

— Я пришла в науку уже после доктора Раппа.

Ален Сатурн не обращал на жену внимания.

Он был захвачен воспоминаниями.

В реку упало гигантское дерево, его корни и ветви торчали из воды, словно моля о спасении. Ярко-желтая птица с длинной тонкой шеей сидела на одной из веток и взирала на проплывавшую лодку. При виде нее Беноит стал лихорадочно листать страницы.

— Мартин Рапп был для меня не только учителем. Он был моим идеалом мужчины; я хотел быть таким, как он. Его жизнь была расписана до минуты. Он никогда не делал то, что ему говорил кто-то другой, никогда не был спицей в чужом колесе. Он высоко держал голову и гордо глядел на окружающий мир. Вот мой отец был очень приличным человеком, он был портным в Детройте, когда там еще заказывали пошив костюмов. Он работал до тех пор, пока мог держать иглу в своих руках, обезображенных артритом. Когда к нему приходил заказчик и объяснял, чего он хочет, у отца был только один ответ — «да». Даже если заказ был смехотворным, даже если заказчик приходил утром в субботу и хотел вечером того же дня получить готовый костюм, отец говорил «да», хотя у него лежали груды работы. Если же мой отец говорил «да», это было равнозначно тому, что костюм уже сшит, потому что своим словом он дорожил больше всего на свете. Всю жизнь он провел, сидя в задней комнате своего ателье, и знал только одно — иглу, входящую в ткань. Он делал все это, чтобы я и мои братья могли учиться в колледже и не быть портными, чтобы мы могли позволить себе говорить «нет». Вот так я, сын портного из Мичигана, попал в Гарвард. И вот я сидел в лекционной аудитории, и в нее, стуча костылями, вошел великий Мартин Рапп с загипсованной лодыжкой. Он встал перед слушателями и сказал: «Джентльмены, закройте ваши книги и слушайте. Мы рассмотрим, ни много ни мало, весь наш мир». Мы были поражены, все до единого! Мы были готовы сидеть там все четыре года учебы в колледже. Тот день я помню и сейчас до малейших деталей — ту аудиторию, гигантские доски, свет, падавший сквозь окна. Я впервые увидел человека с сильным характером, и это было впечатляюще — ни до этого, ни после я не чувствовал этого так ярко. Он обладал какой-то особенной аурой. Глядя на него из десятого ряда, я видел его величие и был готов пойти за ним куда угодно.

— Вот, — сказала Нэнси Марине, — возьмите солнцезащитный крем, а мне дайте гель от насекомых.

Марина взяла крем, но какой прок был от него теперь?

Как она ни остерегалась, все равно ее кожа стала темной, как у туземцев. Сейчас ее не узнала бы и родная мать.