На пороге чудес - Энн Пэтчетт (2011)

— Как быстро мы отбрасываем нашу медицинскую этику! Я создам этот препарат. Если я верю в него, а я верю, тогда я должна испробовать его на себе.

— А кто отец?

Доктор Свенсон смерила ее взглядом, полным сурового разочарования, какой приберегала для первокурсников:

— Доктор Сингх, это несерьезно, честное слово.

Учитывая бурные события этого дня, Марина могла бы поклясться, что ее уже ничто не огорчит, и все-таки увидела, что у нее задрожали руки.

— Я понимаю, что вы проводите очень узкое первоначальное испытание на себе. Но конечным результатом этого эксперимента будет ребенок. При всех моих пожеланиях вам долгих лет жизни, возможно, вы проживете не столько, сколько требуется ему. Если нет и отца — в традиционном смысле, тогда что же будет с ним?

— Тут вокруг полно детей. Думаете, племя не вырастит еще одного? Меня тут очень уважают. Любой результат моего эксперимента, как вы ласково именуете этого ребенка, станет желанным и не останется без хорошего ухода.

— Вы намерены оставить его здесь? Ребенок Энник Свенсон будет жить у лакаши?

— Это приличное, хорошо организованное племя.

— Вам нужно лечь в госпиталь Рэдклиффа.

— Не хочу.

Между тем Истер крепко спал.

Его рубашка, руки и лицо были измазаны кровью.

Она только что это заметила.

Ладно, она возьмет тряпочку и оботрет его.

Пока он спит.

— Представьте себе, что доктор Рапп стал отцом какого-нибудь здешнего ребенка, — сказала она, вспомнив спор Алена Сатурна с женой и стараясь говорить спокойно. — И что тогда? Так и будут сын или дочь величайшего ученого всю жизнь бродить по джунглям, не используя свой потенциал?

— Вы думаете, тут у него нет детей? Неужели вы верите, что таких вещей не бывает? Попросите Беноита взять вас на очередной их «улет» или как там это теперь называется.

Доктор Свенсон тряхнула головой и села на маленький стул.

Села на второе платье Марины и вторые трусики, так как на нем Марина хранила свои вещи.

— Я очень устала, доктор Сингх, — сказала она и пригладила ладонями волосы. — У меня ишиас в левой ноге, а плод давит на мой мочевой пузырь. Когда я ложусь, он начинает бунтовать. Я рада, что сама провела эту часть исследования. Теперь мне понятно то, на что иначе я бы и не обратила внимания: после определенного возраста женщины просто не приспособлены вынашивать детей. Лакаши привычны к этому, такая у них особенность. Своих детей они могут отдать правнучкам. Им не обязательно их растить. Такова единственная награда за поздних детей: матери знают, что могут не отвечать за них. До беременности я никогда не чувствовала себя старухой, это точно, хотя всю жизнь избегала зеркал. В двадцать лет я не очень представляла себе, как я выгляжу, не представляю и сейчас, в семьдесят три. У меня был лишь артрит в плече, а так ничего серьезного. Я держалась. Я приезжала сюда, продолжала свою работу, работу доктора Раппа. Я не вела старушечью жизнь, потому что не была старухой. Но вот этот ребенок вернул мне мои семьдесят три года, да еще с добавкой. Я наказана за вторжение на территорию биологически молодых особей. И поделом мне.

Марина поглядела на своего профессора, на ее опухшие ноги, обутые в поношенные сандалии «биркеншток», поглядела, как гравитация прижала ее к стулу.

И задала самый нелепый вопрос, просто потому, что он только что был задан ей самой:

— Вы когда-нибудь хотели иметь детей?

— А что вы мне только что ответили на мой вопрос? Хотела ли я? Пожалуй. Хотя, честно признаться, не помню. В нынешнем состоянии я могу сказать, что вынашивать ребенка — это рыть себе могилу. Но в свое время я помогла появиться на свет тысячам и тысячам младенцев, и многие матери выглядели счастливыми, по крайней мере, в тот момент. Я понимаю, молодым все легко.

Доктор Свенсон закрыла глаза, и, хотя она держала голову прямо, казалось, что она спит.

— Вас проводить? — спросила Марина.