Возвращение Сэмюэля Лейка - Дженни Вингфилд (2011)

Но, сидя без дела, тяжело держать глаза открытыми. Блэйд отчаянно боролся со сном, к тому же он с вечера не съел ни крошки, и голова кружилась от голода. Глаза будто песком запорошило, Блэйд моргнул изо всех сил – и все. Веки сомкнулись и долго-долго не размыкались. Когда Блэйд наконец открыл глаза, было уже темно и дети ушли.

Блэйд уже не раз бывал у Мозесов и успел изучить их порядок жизни. Он знал, как пробраться через двор, чтобы никто не увидел. Знал, куда ступить на кухне, чтобы не наткнуться на скрипучую половицу, знал, где что хранится. Остатки кукурузного хлеба – на плите, прикрытые кухонным полотенцем. В последнее время он находил там даже ломтики кекса или куски пирога. Остатки прочей еды в холодильнике, в накрытых мисках, а иногда в банках с крышками. Банки удобней – проще схватить банку и бежать, чем возиться с мисками, трясясь, что кто-нибудь услышит. Мисками хозяйки дорожат и расстроятся, если хоть одна пропадет, а до пропавшей банки никому нет дела.

Для своих лет Блэйд знал многое, но не все. Не знал, к примеру, что Сэм Лейк иногда сидит в темной столовой, когда все уже спят, и раздумывает о своей нынешней жизни и о том, как изменить ее к лучшему. Пару раз Сэмюэль видел, как Блэйд таскал банки фасоли и краюшки кукурузного хлеба, и, чтобы проверить, приходил ли мальчик, стал после ужина оставлять на плите свою порцию сладкого («На потом, – объяснял он Уиллади, – если вдруг ночью проголодаюсь»).

Той ночью Сэмюэль опять сидел в столовой и, когда Блэйд тихонько вышел из дома, выследил его. Держался он на почтительном расстоянии, Блэйд и не заметил, что за ним идут.

Блэйд шмыгнул на сеновал и с аппетитом поужинал. Покончив с едой, спрятал банки под кучу прелого сена, где уже собралась целая армия пустых склянок. А потом и сам зарылся в сено и свернулся калачиком, как лисенок в норе.

И уснул.

А ночью его укутала, словно облако, свежая простыня, а сверху на нее кто-то положил чистую смену одежды. Простыня пахла чистотой и солнцем. И когда сквозь щели в стенах сеновала забрезжил рассвет, Блэйд почти сразу проснулся и понял, что это значит.

Он дома.

Глава 20

За завтраком Сэмюэль спросил остальных, не видел ли кто поблизости чернявого мальчишку, которому, судя по всему, негде жить, и все вдруг смутились, особенно Сван: никакого мальчика она не встречала, и вообще ни одной живой души, а если бы увидела, сразу сказала бы взрослым.

Столь упорное отрицание Уиллади взяла на заметку, занесла в мысленную записную книжечку.

– А я несколько раз видел, – сказал Сэмюэль. – Сегодня ночью он опять таскал еду из кухни.

Бабушка Калла покосилась на Сэмюэля, брови поползли вверх чуть не до макушки.

– Опять, – повторила она, то ли задавая вопрос, то ли отзываясь эхом.

– Я должен был раньше сказать, – продолжал Сэмюэль. – Он уже не первую неделю к нам ходит. Вначале я был уверен, что у него есть семья, – может, они голодают, – но теперь уже не так уверен.

И рассказал, как выследил мальчугана, и как он зарылся в сено, и какой он был жалкий, точь-в-точь беспризорный щенок, которого бросили у дороги.

– Я взял одну из ваших простыней и укрыл его. Вы ведь не против?

Калла была не против – на то и простыни, чтобы укрываться, с какой стати их жалеть?

А Бэнвилл, узнав, что Сэмюэль позаимствовал его одежду, потому что мальчик был одет в грязное тряпье, горделиво выпрямился, словно ему сообщили, что среди его предков сам Авраам Линкольн.

– Пусть носит, мне не жалко, – сказал он великодушно. – Для чего еще нужна одежда?

На другом конце стола сидела Бернис, держась за руки с дядей Тоем, как и подобает примерной жене, которую она так старательно изображала. Столь безграничная доброта показалась ей приторной.

– Вот что, – проворковала она, – надо узнать, кто его родители, и отправить его домой. Они, наверное, места себе не находят.

Тут вмешалась Сван: